Западня для Евы - Нора Робертс

— А теперь все полетело к чертям. И оба, мягко говоря, разочарованы.

— Биссел едва ли сможет с этим смириться. Ему опять придется что-то доказывать, но на этот раз будет гораздо сложнее. Он, конечно, может залечь на дно, но долго он там не продержится. Раньше та часть его «я», которая нуждалась в общественном признании, поклонении, восхищении, удовлетворяла свою потребность через творчество. Но эту отдушину у него тоже отняли. А ему нужна сцена. Он хочет показать себя.

— Если я обнародую тот факт, что он жив, сцена с огнями рампы будет ему обеспечена. Он станет звездой. Как вы думаете, он захочет выйти на поклоны?

— Полагаю, что да. Но не забывайте о его склонности к насилию, о том, как легко он впадает в ярость. Он очень опасен, Ева. Его почерк изменился, его убийства становятся все более жестокими. Первые два убийства только на первый взгляд кажутся зверскими. Во-первых, там речь шла об инсценировке личных чувств, во-вторых, сценарий был разработан другим человеком. Убийство Маккой было более жестоким, более расчетливым, и тут уж Биссел все продумал и спланировал сам. С Пауэллом он пошел еще дальше — убил постороннего человека, совершенно ему незнакомого. И вот последняя попытка. Хотя его целью был конкретный человек, которого он винил во всех своих несчастьях, при взрыве и аварии пострадали обычные прохожие. Они для него ничего не значили. Он о них даже не подумал. Он думает только о себе. — Мира закрыла сумку. — Сейчас я подниму спинку кресла. Вы можете одеться. И съешьте еще печенье.

Ева открыла глаза и оглядела себя. Порезы и кровоподтеки были покрыты чем-то бледно-золотистым, что, по ее мнению, выглядело ничуть не лучше самих повреждений. Но зато боль почти утихла.

— Спасибо. Мне стало гораздо легче.

— Вот и хорошо. Я использовала местную анестезию. Внутреннее болеутоляющее усилило бы ее действие, но я не буду настаивать.

— Вот спасибо! — Ева поднялась и начала одеваться. — Технари в моей команде трудятся над поиском убежища Биссела, я могу и дальше блокировать его счета. К жене и теще он тоже обратиться не может, даже чисто теоретически: они обе для него недосягаемы. А теперь я сообщу прессе, что он подозревается в нескольких убийствах, выдам такие детали, что под ним земля загорится. Я его выкурю.

— Тогда он всю вину возложит на вас. Сначала он запаникует, а потом попытается придумать способ наказать вас за то, что вы нарушили его грандиозные планы.

— Он глуп. — Ева застегнула рубашку. — До сих пор он держался на везении. Говорят, поначалу оно сопутствует всем дуракам. Но его везение скоро кончится. Мне надо вернуться, поработать над пресс-релизом для нашего отдела по связям с общественностью. Я хочу, чтобы все было предельно официально.

— Вы не могли бы присесть еще на минутку? — Мира сама села, и Еве пришлось последовать ее примеру. — Может, расскажете мне, что еще вас беспокоит?

— По-моему, вы все, что можно, уже обработали, ни одного пореза не пропустили.

— Я говорю не о телесных травмах. Я слишком хорошо изучила ваше лицо. Вы изматываете себя работой, но я знаю: вы не просто устали. Вам больно, и вас что-то тревожит.

— Я не могу об этом говорить. Не могу! — повторила Ева, не давая Мире возразить. — Да, у меня есть проблема, было бы глупо делать вид, что ее нет. И я действительно не знаю, как ее решить. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Любую проблему так или иначе можно решить. Ева, все, что вы мне скажете, останется здесь, в этих стенах. Если я могу помочь…

— Вы не можете! — Отчаяние прорвалось в ее голосе. Она заговорила резко: — Вы не можете помочь, не можете ничего исправить. И нет смысла говорить мне то, что я, по-вашему, хочу услышать, чтобы развязать мне язык. Простите, но я должна идти. У меня куча работы.

— Погодите! — Мира нахмурилась. — С чего это вы решили, будто я говорю то, что от меня хотят услышать?

— Ни с чего. — Ева провела рукой по волосам. — Просто настроение у меня паршивое, вот и все.

— Не думаю, что это все. Мне казалось, что в личном плане между нами установилось здоровое и прочное взаимопонимание. Если что-то этому мешает, я хотела бы знать.

— Доктор Мира, я прекрасно понимаю, что это ваша работа — копаться в душе, используя любые подручные средства. Я ценю оказанную вами помощь — и в личном плане, и в профессиональном. Давайте оставим все, как есть.

— Я, безусловно, этого так не оставлю. Вы считаете, что я не была с вами честна?

У Евы не было ни времени, ни сил, ни охоты заговаривать о личных делах. Но, увидев выражение лица Миры, она решила, что к этому лучше подойти как к лечению телесных повреждений: раздеться, перетерпеть и поскорее со всем покончить.

— Ну, хорошо. Это ведь такой подход, когда психолог находит или искусственно создает общую почву для общения с пациентом, верно? Чтобы пациент почувствовал доверие и между ними возникла своего рода связь.

— Да, такой метод существует. И когда-то я применила его по отношению к вам, признавшись…

— Еще в самом начале нашего знакомства вы мне сказали, что вас изнасиловал отчим.

— Да, я поделилась с вами этой личной информацией, поскольку вы не верили, что я способна вас понять. Понять, как тяжко вам вспоминать, что вас насиловал отец.

— Это действительно помогло мне открыться. Вы же именно этого добивались? Ну что ж, вы можете праздновать победу!

Мира была явно растеряна.

— Ева?..

— Помните, несколько месяцев назад мы с вами сидели у нас во дворе, пили вино, мирно беседовали… и я сказала вам, что Мэвис беременна. А вы рассказали мне о своих родителях. Об отце и матери, о том, что у них был долгий счастливый брак, о том, какие у вас сохранились чудесные детские воспоминания.

— Ах, вот в чем дело! — Мира с облегчением рассмеялась. — И вас это смущало с тех самых пор? Почему же вы мне ничего не сказали?

— Я… просто не знала, как к этому подойти. Назвать вас лгуньей? Но какой в этом смысл? Вы же просто делали свою работу.

— Это была не просто работа, и я вам не солгала. Ни в том, ни в другом случае. Но теперь я прекрасно понимаю, почему вы так решили и что при этом пережили. Я хочу, чтобы вы меня внимательно выслушали. Прошу вас.

Ева еле удержалась от желания бросить взгляд на наручные часы.

— Ну, хорошо.

— Когда я была еще девочкой, брак моих родителей распался. Не знаю, в чем там было дело, знаю только, что они столкнулись с какими-то трудностями, которые не смогли или не захотели преодолеть. Они отдалились друг от друга, разорвали отношения и в конце концов развелись.

— Но вы говорили…

— Пожалуйста, выслушайте до конца. Для меня это было трудное время. Я была рассержена, обижена, сбита с толку. И, как многие дети, поглощена собой. Именно поэтому я вообразила, что все случившееся — это моя вина. А поверив в это, я еще больше рассердилась на обоих родителей. Моя мать была очень энергичной и привлекательной женщиной. Она не нуждалась в средствах, сделала отличную карьеру. И она чувствовала себя глубоко несчастной. Борясь с этим чувством, она старалась заполнить свое время разнообразными занятиями, окружила себя людьми…