Вопрос любви - Изабель Вульф

— Я знаю, я знаю, прости. Это неправильно.

— Тут, наверное, и в самом деле была моя вина, но на меня слишком много навалилось — все сразу. А мы ведь видели ее… это было тяжелее всего, что мы ее видели и она махала нам ручкой… — Он уронил голову в ладони.

— Нам не повезло, Ник. — Слеза скатилась в уголок рта. — Такое не могло произойти из-за аварии — удар был неопасным. Я плохо чувствовала себя в тот день, да к тому же наши преждевременные опасения… так что, может быть, этому было суждено произойти. Мы уже никогда не узнаем…

Я услышала, как он застонал.

— Меня… донимало чувство вины и угрызения совести. Мой отец, мой ребенок… я не мог… справиться с этим, Лора. Просто не мог справиться.

— Мы могли бы попробовать еще раз, наконец. Но ты ушел. И шансов у нас больше не стало — вот поэтому я и затаила зло на тебя. Я чувствовала себя дважды отверженной. Мне казалось, я никогда не оправлюсь.

Мы сидели в тишине, раздавленные тяжестью эмоций. Я смотрела в пол.

— В газете писали, что ты теперь с Люком, — сказал он. — Я помню, ты что-то говорила о нем.

— Я была с Люком. Но больше нет. А ты? — срывающимся голосом спросила я, посмотрев на него. Я утерла слезы. — Как твоя личная жизнь? Наверное, в палатке это… сложно, — с горечью добавила я.

— Я больше не живу в палатке. Я там жил всего несколько месяцев. Теперь я живу в небольшом домике на ферме. Теперь я там начальник.

— Ого. Здорово.

— У меня есть собака — родезийский риджбек. Она очень добрая.

— Ты всегда хотел собаку… мы не могли ее завести, потому что оба работали. Это было бы неправильно.

— Лора… — Откуда-то взялось пятно на ковре. Надо заняться им. — Есть еще кое-что, что я хотел тебе сказать.

— Что? — спросила я. И вдруг почувствовала ужасную усталость.

— Ну… у меня есть спутница жизни. Аннека.

— Поздравляю. Надеюсь, вы с ней будете жить счастливо, вместе шагая между тюльпанами. Я бы предложила себя в качестве подружки невесты, но мы еще не разведены.

— Она очень приятный и милый человек.

— Ну, это просто замечательно, Ник, рада слышать. Надеюсь, вы будете счастливы и, самое главное, надеюсь, что ты НИКОГДА не поступишь с ней так, как поступил со мной. — Я снова посмотрела на пятно на ковре. Понадобится пятновыводитель. Как эта штука называется? Ах да. «Ваниш». И как это я забыла?

— У нас есть ребенок.

А может, будет достаточно смыть теплой водой. Если посильнее потереть.

— Ей десять месяцев, — продолжал он. Нет, лучше без моющих средств. А то еще цвет «съест». — Ее зовут Эстелла.

— Очень милое имя. — Я посмотрела на него. — Наверное, в честь какого-нибудь сорта тюльпанов, да? «Эстелла ринвельд»?

— Да, так и есть.

Но теперь все изменилось…

— Значит, ты поэтому теперь можешь… говорить о том, что произошло, так?

— Да. Я чувствую, что… не знаю. Вернулся к жизни… Мне казалось, что все, что я любил, умирало. Вот поэтому мне и нравилась работа на ферме — я знал, что в каждой луковице есть жизнь, которая, свернувшись комочком, под моим пристальным вниманием ждет, когда же сможет раскрыться.

— У тебя есть ее фотография?

Он сунул правую руку в задний карман и достал бумажник, из которого извлек маленькую фотографию. Ник протянул ее мне. Девочка рядом с огромной вазой, полной красных и белых тюльпанов. Красивое улыбчивое лицо и копна темных блестящих волос.

— Похожа на тебя. — Интересно, а наша дочь была бы такой же? — Очень миленькая. — Наверное, была бы. — А твоя спутница — Аннека — знает обо мне? Ты ей рассказал?

— Только две недели назад. Потом показал статью. Она очень рассердилась, что я ей ничего не говорил. Сказала, что я должен ехать назад; сказала, что я лишил тебя свободы и теперь должен вернуть ее обратно.

— Что ж… она права.

Он встал.

— Наверное, я пойду.

— Где ты остановился?

— В гостинице возле Бейсуотер.

— А вещи? Я почти все сохранила, несмотря на то что ты мог подумать из той статьи. Они упакованы и лежат в свободной комнате.

— Они мне теперь не подойдут.

— Это правда. Ты очень похудел, Ник.

— Это неплохо — просто я постоянно на воздухе.

— А твои книги? Твои картины?

— У нас нет места. Делай с ними что хочешь.

— Я отдам их в «Оксфам». Нет. У «Суданиз» теперь есть свой благотворительный магазин. Отнесу твои вещи туда.

— Только я бы хотел взять фото своих родителей.

— Конечно. Я принесу.

Я ушла в свободную комнату и вернулась с сумкой.

Он забрал ее.

— Спасибо.

Я дала ему бумагу.

— Напишешь свой адрес — куда можно выслать бумаги о разводе? Процедура займет пару месяцев.

Он вытащил ручку из кармана и начал писать.

— Никлаус Геринг? — прочла я вслух.

— Так меня там знают. Это всего лишь перевод моего имени. Там никто не знает Ника Литтла.

— А ты? — спросила я.

— А я теперь знаю…

— Ты получишь свою долю за квартиру, — сказала я, когда он надел куртку. — Завтра выставлю ее на продажу.

— Тебе не обязательно ее продавать. Живи здесь, если хочешь.

— Нет. Спасибо, но я не хочу. Она испорчена. В любом случае тебе понадобятся деньги — у тебя ведь ребенок.

— Где же ты будешь жить, Лора?

— Пока не знаю. Наверное, пока буду снимать жилье. Так что… — Он взял свою сумку. — Ну… Что сказать? Спасибо, что заехал. — Мы вышли в холл. — Сегодня, кстати, наша годовщина.

Он мигнул.

— Точно. Прости. Я забыл…

— Не важно, — сказала я. — Пустяки.

Он поднял руку, чтобы открыть дверь.

— Не думай обо мне плохо, Лора. — Я не ответила. — Может быть — кто знает, — свяжемся как-нибудь. — Он грустно улыбнулся.

Я покачала головой.

— Нет, Ник, — сказала я. — Не свяжемся.

Шесть месяцев спустя

Последняя пятница октября. Мы с Томом сидим в кухне на Мурхаус-роуд, послеполуденное солнце льется сквозь незакрытую заднюю дверь, а Фелисити и Хью наверху собирают вещи, чтобы отправиться на уик-энд, что случается у них редко. Мы остаемся с Оливией, как уже было двумя неделями раньше, и нам это очень нравится. По радионяне — которая по каким-то причинам всегда включена — мы слышим, как Флисс хлопает дверями и гремит в спальне, открывая шкафы и выдвигая ящики, а Оливия поет йодлем в своей кроватке.