Бабушка на сносях - Наталья Нестерова

Большая Оля и Маленькая Оля смотрели на меня с откровенной завистью. «Мы всегда знали, — в голос воскликнули они, — что ты родилась под счастливой звездой!» Возражать я не стала. Хотя подмывало оправдаться: «Видели бы вы меня месяц назад на алапаевском рынке! В шинели и в валенках! Девочки! До того как забеременеть, я десять лет вела монашеский образ жизни. Десять лет аскезы!»

Католическое рождество Люба и Антон провели в Англии. Как сказала Люба, «наши православные дети точно нехристи отмечают бусурманское Рождество». А Новый год мы встречали у Хмельновых. Люба настояла: только у нас, в широкой узкой компании.

Компания действительно подобралась странная.

Кроме хозяев, нас с Олегом, Лики и Лешки, были приглашены Ирина Васильевна, Митрофан Порфирьевич и дети: Катя и Денис, Ликин брат по отцу.

Дениска и Катя стеснялись чужих людей и, едва познакомившись, держались друг друга. Я сидела рядом с ними и слышала, как Денис говорил Кате (у нее почти полностью исчезли отеки, но остались желтые пятна уходящих синяков): «Если кто тебя обидит, ну, снова там по морде заедет, ты мне скажи, с ребятами приду, разберемся! Слушай, а чего они все беременные?»

Все — это преувеличение. Но мы с Ликой на последних днях были некомпанейскими особами.

Быстро устали, дождались боя курантов и ушли спать. Засыпая, я вспоминала увиденное несколько минут назад. Люба делится своими бедами с Митрофаном Порфирьевичем. Беды заключаются в бестолковости Хуана, садовника и смотрителя виллы на Майорке, и московской домработницы, которая хоть и консерваторка, а полы ее мыть учи.

Для Митрофана Порфирьевича, судя по лицу, эти проблемы как обсуждение географии Марса. И еще мне запомнились глаза Ирины Васильевны, когда она смотрела на Дениску. В этих глазах были любовь, страх, сдерживаемый порыв ласки, нежность, тревога, отчаяние, обожание… Я никогда не видела, чтобы человек так смотрел на другого человека, и, наверное, не забуду этот взгляд никогда.

Ночью я встала в туалет и, проходя по коридору, невольно задержалась, услышав изрядно хмельной диалог Митрофана Порфирьевича и Антона.

— Антоха! — восклицал Ликин отец. — Ты хоть и олигарх, но мировой парень! А жена у тебя! Зашибись, какая женщина!

— Сам знаю! Она меня УХ как, наизнанку, ты понял? Но я тоже не из последних! Влияю! Про кого хочешь спроси! Например, президент всея Руси…

До самого утра сквозь сон я слышала взрывы хохота.

Естественно, мы с Ликой встали первыми.

Заварили чай, приготовили завтрак себе и детям, Кате и Дениске, которые вскоре появились. Мордочки у них были довольные, совсем не такие, как накануне вечером. Нагруженные подарками, дети прощались с нами в прихожей.

— Домой приедешь, позвони! — велела брату Лика.

— Сначала Катьку провожу! — ответил Дениска.

Катя радостно вспыхнула. Наверное, ее первый раз провожает мальчик. Дениске двенадцать, Кате шестнадцать — не важно. Разница меньше, чем у нас с Олегом. Мальчики должны провожать девочек — закон нормальной жизни.

* * *

Я долго подбирала слово, определение, чтобы охарактеризовать то, как прошли наши роды. Вот лучшее из придуманного: роды прошли неинтеллигентно!

Хотя рожали в приличном месте и за большие деньги.

Мы с Ликой в последний месяц сдружились, сблизились, слились, вросли одна в другую в невероятной степени. Такие отношения бывают у двух беременных, но они неестественны между свекровью и невесткой, матерью и дочерью, между женщинами с почти тридцатилетней разницей в возрасте. Хорошо, что мы будем жить отдельно. Потому что дальше с Ликой мы могли только ссориться Беременность с ее психозами проходит, и надо продолжать жить в своей роли, в своей нише, без панибратства, которое исключит опыт родителя и готовность его принимать у ребенка.

Олег и Лешка тоже сошлись. На почве: хорошо бы вам заранее лечь в больницу, в дородовое отделение, чтобы избежать осложнений. Какие точно осложнения бывают, они не знали, но пытались нас сбагрить под врачебную ответственность. Мы не согласились, потому что все протекало, как выражаются космонавты, штатно.

Шестого января утром я пожаловалась Лике:

— Что-то поясницу тянет.

— У меня тоже, со вчерашнего дня, — ответила она. — Наверное, похолодает, рождественские морозы.

Этот диалог тем любопытен, что мы с Ликой прочитали уйму литературы о предвестниках родов, первых симптомах и прочее. Образованные женщины, подкованные! Пожаловались друг другу на поясницу и занялись делами: подготовкой к переезду, упаковкой коробок с вещами.

В том, что нас прихватило одновременно, медицинской патологии не было, так как нормальная беременность длится от сорока до сорока двух недель. У Лики сорок две, у меня — сорок. Но скорее всего, наши коллективные роды объясняются психологическими причинами — уж больно мы спелись в последнее время.

Поясницу ломило немилосердно, я решила полежать и Лику отправить отдохнуть. Она сидела на кухне, плакала и грызла ногти:

— Ой, началось! Боюсь! Я не хочу рожать! Мне страшно!

— Спокойно, девочка! Ой! — крякнула я от прострела в поясницу. — Все будет хорошо! Лешка! — заорала я.

Он сидел за компьютером, главу диссертации писал. На мой призыв не откликнулся, напротив, примерз к стулу.

— Что ты расселся? — возмутилась я, придя в комнату.

— А? Что? Уже? — с дрожью в голосе спросил сын. — У кого?

Он непроизвольно выбивал дробь пальцами по клавиатуре, и на экране компьютера плясала абракадабра букв. В таком случае говорят: на нем не было лица. Лицо имелось, но в полнейшей панике.

— У Лики! Ты это брось! — погрозила я пальцем. — Немедленно возьми себя в руки. Хватит того, что Лику трясет от страха.

— Может, еще рано, рассосется?

— Так! Сделал веселое личико и пошел успокаивать жену! А я вызываю такси. Документы не забудьте!

— Все брать? — суетился Лешка. — И мой военный билет?

— Если ты не возьмешь себя в руки, — пригрозила, я, — Лика начнет рожать прямо здесь, и ты, будешь принимать!

— Нет! Только не это! — подскочил Лешка и бросился одевать жену.

В машине я сидела рядом с водителем, дети сзади. Лешка успокаивал Лику, твердил:

— Тебе обязательно сделают анестезию! Сейчас приедем! Мы заплатили. Тебе дадут обезболивающее, и ребенку…

— И папаше обезболивающее не помешает, — встрял водитель. — Грамм двести коньяку.

Когда выходили из машины, у меня болела не только поясница. Приступы боли стали захватывать низ живота. Неужели? Как некстати! Сейчас главное — Лика!

В приемном покое сестричка со смехом обратилась к Лешке: