Братья. Книга 2. Царский витязь. Том 1 - Мария Семенова

Жизни не хватит все перечесть!

– Вот прямая дорога, могущая разветвиться извилистыми тропинками, среди коих, милостью Богов, отыщется нужная, – сказал Ваан. – Осмотрись пока, правдивый Мартхе. Я буду поблизости. Если понадобится… Между прочим, здесь, в книжнице, вырос мой внук, юноша прилежный и одарённый. Буде пожелаешь, он станет твоим помощником в учёных трудах.

Оставшись один, Ознобиша двинулся с дозволенным светильничком вдоль полок. Узнал одну за другой несколько надписей. Вот они, друзья! Тени в глубине хоромины сразу перестали пугать. Зяблик поклонился всем составителям, переплётчикам, переписчикам, чьи последние строки обратила в пепел Беда.

«Сквара сейчас бы песню сложил. Про то, как искры уже зипун прожигают, а подвижник летописи выносит…»

– Хвала и почесть, старшие братья! Не себе корысти ищу, не трудам вашим сквернения, но продления и плодов новых…

Последние слова показались очень самонадеянными. А куда денешься! Ни на что не посягающие робуши поганые бочки вывозят. У торговцев рыбой кормятся на побегушках. Не у царевичей райцами.

Ознобиша переступал маленькими шажками. Пригибался к полу, тянулся на цыпочки. Снимал с полок, раскрывал. Одну, другую, третью… Добраться до свитков на самом верху не хватало роста. Зяблик разыскал порожний бочонок, вкатил, поставил торчком…

Ход времени в подземелье оценить трудно. Долго ли, коротко – Ознобиша задумался, сидя на донце бочонка.

Если хоть бегло просматривать всё здесь хранимое, можно вотще потратить много недель. Если умерить внимание, легко проморгать важность. Вроде страниц, вырезанных из лествичников. Или блудной грамотки, на которой, оказывается, самое-то главное и начертано. Думай, райца!

Ознобиша, пожалуй, даже понял, почему Ваан оставил его именно здесь. На полках панцирной ратью выстроились книги, с детства знакомые любому грамотному андарху. «Перечень Гедахов», «Деяния Йелегенов», «Два сказа о возвращении Левобережья»… Все – вековой древности. Вылощенные дворцовыми грамотеями до образцового согласия. Нигде ни заусенца крамолы. Никто не зажмёт седую бороду в кулаке: «Ты насоветовал?»

И судить ли Ваана за такую боязнь? Сам рассказывал, сколь переменчивы бывали владыки. Если речь хоть краем касается неустройств, открытия могут оказаться опасными…

Ознобиша ещё раз поклонился чертогу благой надёжности. Вышел, потирая глаза. «Можно, правдивый Ваан, я сперва разведом всё обойду? Как слова подобрать, чтоб разрешил?.. Э, а что это я у него позволения спрашивать собрался? Он надо мной не начален. Я одному Эрелису виноват!»

Всё же правильным казалось уведомить старика. Смиряя несытое любопытство, Ознобиша миновал несколько тёмных покоев. Ваан обещал быть неподалёку…

Один вход по правую руку был занавешен полстинкой. Изнутри пробивалось немного света. Ознобиша помедлил, остановился. Старательно кашлянул. Никто не отозвался. Он отогнул краешек полсти.

По ту сторону открылся очень уютный чертог, настоящая ремесленная мудреца. Войлоки по стенам, большой стол, загромождённый книгами от крохотных до неподъёмных, мерцающих золотыми обрезами. Угловатые лубяные пестери, набитые свитками. Чернильница, кружка с белыми и пёстрыми перьями… Кресло возле стола, основательное, старинного дела, напоминающее важный престол. В кресле, опустив щёку на вышитую кожу подушки, мирно почивал Ваан.

Всё это Ознобиша охватил одним коротким взглядом. Пальцы тотчас разжались, выпустив полсть. Ещё не хватало подсматривать, что за поручение так изнурило райцу владыки!

Отдёрнув руку, Ознобиша торопливо шагнул назад.

Ощутил присутствие за спиной.

По сути, на нём не было никакого греха, но сердце заколотилось во рту. «Порядчики… к лекарю… очищать плоть… выждали, пока зазеваюсь!»

Он обернулся так стремительно, что едва светильник не выронил.

Перед ним в сумерках подземного хода стоял и улыбался Машкара.

Пока Ознобиша пытался заново утвердить пошатнувшийся мир, а огоньки светильников гасли на лезвии каменного лекарского ножа, Машкара взял его под локоть, повёл прочь.

– Чего испугался? – спросил он, выходя в срединную хоромину. – Я думал, ты видел меня. Я дважды заглядывал, пока ты в холостых книгах копался.

Ознобиша икал, тщась выдавить разумное слово.

– В холостых?..

– А каких ещё, если там нет ни единого узла, который захотелось бы раздёрнуть. Тебя старый мизгирь небось к ним приставил?

Ознобиша не вдруг сообразил, что столь непочтительные речи относились к Ваану.

– Он… ну…

– Знал бы ты, правдивый Мартхе, что за дивные перевои умели творить в старину! Их отказывали по наследству, наносили на родовые щиты, даже использовали вместо печатей… Ты ведь слышал об этой чудесной хитрости? Приходит грамотка, скреплённая шнурком, и сразу видно, тревожили её или нет!.. Сколько штанов я протёр в этой книжнице, сколько сжёг масла, вникая в труды мореплавателей, вышивальщиков и ткачей… а оказалось, с самого начала нужно было изучать письма. Идём, правдивый Мартхе, я тебе покажу репки и репейки, закрепы и захлёсты, навёртки и желваки!

Ознобиша не хотел никуда идти, но пережитый испуг взял своё. Он сделал шаг и другой. Ноги слегка заплетались…

– Вот, вот, именно это мне в золотых коробочках дарили! – Боярыня Кука раскупорила тщательно замазанный горшочек, со сладкой тоской провела над ним носом. – Чуете, шелопутки?

Под крышкой была желтоватая смола, даже с виду вязкая и тягучая. В шатре сразу повис запах тухлой рыбы. Любопытно сунувшиеся малохи, отмахиваясь, подались прочь.

– Прости, матушка… Стерву кастную чуем.

– Эх вы, нескладихи, – беззлобно ругнулась боярыня. – Стерва!.. Думаете, чего не знаете, то вас и красит? Это ж морская слизь многоценная! В стольном Фойреге люди гибли, её из жемчужных раковин добывая!

Коснулась блестящей гладкой поверхности. Покинула мелкую завитушку следка. Напоказ облизнула палец, удовлетворённо кивнула:

– Та самая! Думала, помру не дождавшись.

– И зачем бы она, матушка?

На низком столике перед Кукой стояла яшмовая ступка. Вдоль длинной доски – кучками истолчённые порошки. Серо-зелёный, жёлтый, красный, белый да чёрный. Боярыня взяла медную чашечку, начала понемногу смешивать порошки:

– А затем, бестолковые, что без неё не сделаешь мазку-липо́к. Морщины с лица белого гнать, да так, чтоб пути назад не нашли. Чтоб до седых лет юницей свежей ходить.

Костяной ложечкой зачерпнула слизи, добавила немного масла, вновь тщательно перетёрла. Опустила чашку в жестяной ковшик, полный горячей воды. Накрыла, велела утвердить на жаровне. Малохи забыли иглы и веретёна, следя каждое движение белых рук. Они, конечно, знали простые средства, вроде толчёного клубня болотника или, на худой конец, муки́ с молоком, но Кука низошла к ним с высот, из другого мира. Сверялась с книгами, читала по писаному. Помнила, близко знала такое, чего им во сне не привидится. В золотых коробочках снадобья!..