Я говорил, что лучше промолчать? - Эстель Маскейм

Из-за этого он крайне взвинчен и раздражителен. Сейчас ничего не стоит вывести его из себя, а я постоянно рядом, каждый день, каждую секунду. В его глазах я – настоящий хулиган, который затевает драки, сбегает из дома и совсем отбивается от рук. Неудивительно, что отец вымещает на мне свою ярость.

Дни напролет я провожу в своей комнате и с ужасом жду, что в любую минуту ко мне вломится отец. Изо всех сил пытаюсь заглушить сковывающий меня страх и сосредоточиться на учебе. Теперь я почти все время выпадаю из реальности. Порой забываю даже моргать и дышать.

В эту пятницу – последний день моего заточения – со мной опять остался отец. Мама уехала на работу, а братья – в школу. Утро прошло достаточно мирно. В доме царила тишина, только снизу доносились приглушенные звуки шагов: отец расхаживал по кухне. Я делал уроки и, как всегда, с нетерпением ждал возвращения братьев: с ними и спокойнее, и безопаснее. Совсем скоро должен был подъехать школьный автобус. Я ненадолго отошел в ванную и теперь меняю старые пластыри на новые.

В последнее время отец старается не бить меня по лицу, и старые синяки на нем постепенно бледнеют, только фингал под глазом пока не прошел. А вот под одеждой у меня все усеяно шишками и кровоподтеками. Я выгляжу как боец в борьбе без правил. Отец вконец озверел. Раньше он мутузил меня в течение нескольких минут, а теперь гораздо дольше. Раньше брызнувшая кровь его отрезвляла, а теперь только распаляет.

Внезапно в тесную ванную врывается отец, и я испуганно подскакиваю. Он не закрывает за собой дверь. Это хорошо.

Заметив пачку пластырей в моих руках, он пытливо смотрит на меня.

– Что ты здесь делаешь?

Отец одет по-домашнему. Поскольку ему не надо ехать в офис, он сменил пиджак и галстук на джинсы и фланелевую рубашку, которые носит в отпуске и на выходных. Это сбивает меня с толку: обычно отец так выглядит, когда добрый. Но сейчас он все время злой.

Сижу на холодном кафеле, оцепенев от нависшей угрозы. У меня стучит в висках, сердце отчаянно колотится.

– Тайлер, я задал тебе вопрос, – недовольно торопит меня отец. – Зачем тебе пластыри? У тебя и так ничего не болит.

Возвышаясь надо мной, он сурово сжимает губы.

– Мне нужно… – начинаю я и, не найдя нужных слов, умолкаю.

– Что тебе нужно, Тайлер? – грозно торопит меня отец, словно желая проверить, посмею ли я выговорить это вслух.

По-моему, у него что-то не в порядке с головой. Кажется, отец искренне верит: если он будет вести себя как ни в чем не бывало, если сам себя убедит, что не причиняет мне особого вреда, все сразу наладится, и моя боль чудесным образом исчезнет.

– Вот это, – мямлю я, демонстрируя упаковку пластырей, а потом приподнимаю баночку с обезболивающим. Руки дрожат. – И это тоже. Мне помогает…

Внезапно отец берет меня за шиворот и, рывком подняв с пола, подтаскивает к себе. Не могу смотреть в его глаза, которые сейчас кажутся такими неистовыми, жестокими и чужими.

– А теперь послушай меня! – рычит он. – У тебя все в порядке! Ясно?! Ты в полном порядке! Не будь нюней! – Он отнимает у меня обезболивающее и пластыри и отбрасывает их в сторону. – А теперь, будь добр, садись за уроки. Ты не на каникулах! Раз тебя отстранили, учись дома. И, насколько я помню, занятия в школе заканчиваются только… – он кидает взгляд на наручные часы, – через пять минут.

Отец толкает меня к двери и, гневно взирая на меня, ждет, чтобы я вышел из ванной. Только мне позарез нужны пластыри! У меня вся грудь, плечи и руки покрыты саднящими царапинами и синяками, потому что, когда отец швыряет меня из угла в угол, я с размаху налетаю на мебель. Осмеливаюсь рискнуть и взять пластыри с собой. Как можно быстрее нагибаюсь и, подцепив упаковку, поворачиваюсь к выходу. Тут отец грубо хватает меня, его пальцы впиваются мне в плечо.

– Тайлер, черт тебя дери! – шипит он и, вновь вырвав у меня упаковку, сминает ее в кулаке. – Не испытывай мое терпение!

Нет, это не мой папа. Это какой-то другой, совершенно незнакомый мне человек. Раньше он распускал руки, только когда выходил из себя. Набрасывался на меня, не ведая, что творит. Но сейчас он прекрасно все осознает и намеренно проявляет жестокость. И это хуже всего.

– Папа… – бормочу я, пытаясь вырваться из его беспощадной хватки, хотя на самом деле я уже давно смирился с тем, что происходит. Набравшись смелости, спрашиваю: – Ты сошел с ума? Что с тобой происходит?

Меня уже не страшит реакция отца на мою дерзость. Все равно мне всегда от него достается, даже когда я изо всех сил пытаюсь ему угодить и целыми днями сижу над учебниками. С меня хватит. Больше я не стану терпеть.

– Это ты мне скажи, что происходит! – гремит отец. Он еще сильнее стискивает мое плечо, ногти вонзаются в кожу. – Почему, пока я тут с тобой валандаюсь, моя компания разваливается? А?! Можешь мне объяснить? Да ни черта ты не можешь!

Он со всей силы отпихивает меня, и я врезаюсь в стену. Отец сжимает зубы и, вперясь в потолок, теребит волосы. Он опять злится из-за работы. Не на меня – на себя самого.

– Я здесь ни при чем, – твердо возражаю ему. Наконец-то я решился постоять за себя. Главное – не отступать. Руки все еще дрожат, а сердце стучит так быстро, что того гляди разорвется. Сглотнув комок в горле, продолжаю: – Я не виноват, что у тебя неприятности на работе, папа. Поэтому перестань отыгрываться на мне.

Вот я и высказал, что хотел. У меня словно гора с плеч свалилась. Только отец не позволяет мне проявлять характер.

Чувство облегчения мгновенно сменяется страхом, когда отец дергает меня за запястья, и я вываливаюсь в коридор. Не удержавшись, падаю на пол и ударяюсь головой. Не успеваю опомниться, как отец очередным рывком грубо ставит меня на ноги и тащит в комнату. Я отчаянно упираюсь и, резко дернувшись, вырываюсь из его цепких рук.

– Прекрати!!! – кричу я и изо всех сил толкаю отца в грудь.

Не позволю так с собой обращаться. Я этого не заслуживаю, не сделал ничего плохого и ни в чем не виноват. Я еще ребенок!

Повисает напряженная тишина. Отец недоумевающе таращится на меня, осмысливая произошедшее. Нас разделяет всего пара футов. Прерывисто дыша и сдерживая слезы, непримиримо смотрю на него. Отец сжимает кулаки так, что костяшки пальцев белеют. Мое неповиновение его ошеломило.

Но мгновение спустя все меняется. Зеленые глаза отца сверкают дикой, безумной яростью. Никогда раньше я не видел его в таком бешенстве. Он набрасывается на меня и волочит за собой.

Он мотает меня по всей комнате. Я то налетаю на стол, то врезаюсь в стену, то оказываюсь на полу. Отец трясет меня, свирепо сжимая покрытые синяками плечи. Зажмуриваюсь, пытаясь отрешиться от реальности, погрузиться в себя, спрятаться от боли. Но сегодня все куда хуже, чем обычно. Из ссадин уже сочится кровь. Пудовый кулак отца снова впечатывается мне в глаз. Потом в челюсть. В нос. В губы.

Наверное, на этот раз он и правда утратил контроль над собой. Никогда раньше он не бил меня с такой жестокостью, с таким остервенением. В каждом ударе чувствуется исступление и неистовство. Гнев полностью затмил его разум, и впервые за четыре года в моей голове отчетливо вспыхивает пугающая мысль: отец может меня убить.