Рось квадратная, изначальная - Борис Завгородний

– Апофегма, ежели не ведаешь, это такое краткое остроумное изречение на разные жизненные ситуации. Условия те же – у кого запас выйдет, оторви и выбрось, тот и проиграет.

– Ага, ага, – не на шутку задумался Ухмыл. – Так, значит, и так… и эдак… А-а, усы узлом, – он решительно тряхнул буйной головушкой. – Начинай! Где наша не пропадала!

– Точно, – тихо рассмеялась Минута позади Благуши, сразу смекнувшая, чем сие состязание может закончиться. – Где только ваша не пропадала! Молодец, Благуша.

На что Воха, ещё не знавший, как подкован слав, ответил недоумённым взглядом, а безумный Проповедник счёл своим долгом уточнить:

– Погодь, бандюк. А как выигрыш отдашь, ежели тебе не подфартит?

– Ежели предложу дверцу открыть и передать, – Ухмыл коротко хохотнул, – так ведь не откроете?

Проповедник от такой шутки дюже осерчал:

– Ещё чего захотел, скатертью дорога! С ним, супостатом, сурьезный разговор ведёшь, а он изгаляется!

– Да зря боитесь, усы узлом, неужто со мной, одним-единственным, в случае чего не справитесь?

– Так мы тебе и поверили, – презрительно усмехнулся Воха Василиск, – небось, остальные ватажники рядышком сидят да момента ждут. Вот что, выиграем – к дверце привяжешь, а не согласен, так мы поехали.

– Да согласен я, согласен, – нетерпеливо отмахнулся бандюк. – Хоть супротив всех вас вместе взятых согласен, усы узлом! Начинайте! Я вам поблажку давал, дайте и вы мне!

Благуша выпрямился. Весело оглядел всю свою компанию, словно приглашая в свидетели готовящейся хохмы, озорно подмигнул Минуте, вызвав встречную улыбку, ободряюще кивнул продолжавшему недоумевать Вохе, шутливо ткнул кулаком в бок Проповедника, хмыкнувшего в ответ. И снова склонился к оконцу:

– Ну, тогда так, Ухмыл. Вот первая апофегма: жизнь – это непрерывный праздник, но не всегда твой. Чем ответишь?

– Наше тёмное прошлое обеспечивает нам светлое будущее, – с ходу, совершенно не задумываясь, с вызовом выпалил бандюк. – А вот каков, торгаш, будет твой следующий товар?

– Торгуют не совестью, а её отсутствием, – усмехнулся Благуша.

– Жить надо так, чтобы неповадно было другим! – нагло отбрил Ухмыл.

Благуша не уступил:

– Глупости, которые мы иногда говорим, – ничто по сравнению с глупостями, которые мы постоянно делаем.

Спутники Благуши заулыбались. Метко, ничего не скажешь.

– Ах вот как?! – Задетый за живое выпадом в свой адрес, бандюк жёстко прищурился, растеряв своё привычное веселье, и с нажимом проговорил: – Что ж, лови, торгаш: трудно всё время быть человеком – люди мешают.

Напряжение среди присутствующих медленно, но верно нарастало. Благуша и Ухмыл словно скрестили невидимые сабли и теперь обменивались безжалостными выпадами.

– Выжил сам – не выживай других! – посоветовал слав. На что Ухмыл, хоть и несколько невпопад, щедро отпустил сразу две апофегмы:

– Лучше бродить, чем киснуть! Сделал дело – слезай с тела!

– Глупо заставлять себя прыгать выше головы, но… полезно, – совершенно неожиданно для себя вступила Минута.

– Чья бы корова мычала – только бы баба молчала. – Ухмыл презрительно скривился.

– Одну поганую овцу всё стадо любит, – хохотнул Воха, тоже ни с того ни с сего выдав апофегму. Видимо, эта игра каким-то образом оказалась заразна для всех окружающих.

– Не плюй в колодец – сам туда попадёшь, – хмуро пообещал Ухмыл барду, происходящее ему уже не очень-то и нравилось. Видать, начало доходить, что ввязался не в свою драку, но уступить без боя, не потеряв собственного достоинства, он не мог.

А Благуша, словно прочитав мысли бандюка, нанёс сокрушительный удар:

– Уронив своё достоинство, делай вид, что это не твоё.

Бандюк скрипнул зубами и, немного подумав, всё-таки сумел найти достойный ответ:

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, усы узлом!

– У того, кто смеётся последним, обычно не хватает передних зубов, – снисходительно объяснил Благуша. – Но чаще всего это тот, до кого дольше всех доходит.

– За крепким забором и старый пёс мнит себя ватаманом!

– Истина для глупцов – то же, что факел среди тумана, он светится, не разгоняя его.

– Когда нет определённой цели, стреляют без промаха, усы узлом!

– Лучше молчать и слыть идиотом, чем заговорить и развеять все сомнения.

Ухмыл даже задохнулся от возмущения и целую минуту, дико вращая налитыми кровью глазами, не мог ничего придумать. Рука требовательно искала саблю на поясе, но бесполезно скребла пустые ножны. И это бесило ещё больше.

Затаив дыхание, народ ждал ответа. Похоже, бандюк готов был сдаться. Но путешественники ошиблись. Кое-как, но ватажник оправился от удара и произвёл собственный выпад:

– Сам себя не похвалишь, весь день ходишь как оплёванный! Ну, торгаш, что ты на это скажешь?

На что Благуша совершенно невозмутимо ответил:

– Никогда не спорьте с дудаком – люди могут и не заметить между вами разницы.

– Ах так! Тогда… тогда… Не каждому жизнь к лицу! Вот!

– Чтобы извлекать уроки из ошибок прошлого, необходимо не путать их с победами, – наставительно произнёс слав.

– Самая тонкая резьба – это резьба по горлу! – заорал Ухмыл, буквально беснуясь под оконцем Махины, топая ногами и размахивая руками, так что даже страшновато стало за балабойку – казалось, он вот-вот врежет ею по железу Махины. Врежет и разнесёт вдребезги.

Благуша вздохнул. Скорбно посмотрел на бесчинствующего за оконцем крайна. И вдруг широко, не хуже самого Ухмыла, осклабился:

– Человек может всё, пока не начинает что-то делать. Вот так-то, бандюковская рожа.

Эта апофегма добила бандюка окончательно и бесповоротно. Перрон просто жёг ему пятки, оставаться здесь, перед глумящимися над ним харями, он был уже не в состоянии, чувствуя, как от бешенства туманится разум. Последний его вопль прозвучал воплем утопающего:

– Мы с тобою очень схожи на предмет помятой рожи!

И бандюк, сорвавшись с места, сбежал с глаз долой, чтобы оставить хоть какое-то слово за собой, и, соответственно, прихватив, хоть и сомнительную, но победу.

Благуша же в охватившей его глубокой задумчивости продолжал невидящим взглядом смотреть в оконце, а народ вокруг, сражённый его познаниями не хуже бандюка, ошеломлённо молчал, переваривая услышанное.

– Схватить за жабры можно только того, кто попался на удочку, – тихо, больше по инерции, чем по необходимости, и как бы ставя жирную заключительную точку, проговорил Благуша напоследок. После чего повернулся к барду и виновато сказал: – Прости, Воха, не удалось нам отвоевать твою балабойку.