Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Вдовствующая королева Юлианна в сопровождении своего двора поднялась на дворцовую башню, чтобы в подзорную трубу наблюдать эшафот, построенный на большой площади на окраине города.

Около девяти часов возле постамента остановились два экипажа. Каждый из них окружали две сотни драгун. В одном из экипажей сидел Брандт, в другом Струэнзе.

Брандта вызвали первым. На нем был золотом шитый кафтан, на голове шляпа с золотым позументом, на ногах сапоги с высокими голенищами. Ему зачитали приговор. Он пожал плечами и взглянул на небо, будто и не слушал вовсе. Потом обернулся к одному знакомому офицеру:

«Благодарю вас, друг мой, за одолженную книгу. Она осталась у тюремщика, он вернет ее вам. Благодарствую всем моим знакомым. Господь с вами, не сожалейте обо мне, с меня достаточно этой жизни, я рад, что комедии сей пришел конец».

И он наступил, этот конец. Прозвучала команда полковника Айхштедта, который, конечно же, должен был присутствовать там.

— Салют!

Блеснули обнаженные шпаги, стоявшие на эшафоте официальные лица поснимали головные уборы. Брандт тоже скинул шляпу. Последовало традиционное ханжеское предисловие к действу палача.

Номер первый: лишение герба. Палач показал публике нарисованный на деревянном щите герб, бросил его на пол, разбил на куски. И что-то пробормотал в публику, что-то вроде того, что все происходит в согласии с законом.

Приговоренный, чтобы его не коснулась рука палача, сам приступил к подготовке следующего номера программы. Распустил белый шейный платок, снял кафтан, жилет и закатал на правой руке рукав рубашки. Две плахи ждали его. Он встал перед ними на колени, положив на одну из них голову, на другую правую руку, ударили два топора… и голову графа Брандта показали зрителям.

Затем последовала отвратительная мясорубка. Обезглавленное тело дюжие палачи выпотрошили, разрубили на куски, расчлененные части сбросили в стоявшую внизу повозку.

Меня мороз продирал по коже, когда мне пришлось до конца прочитать подробное описание этой отвратительной мерзости, освященной подписью Его Величества короля Христиана VII.

Зрительная труба Юлианны придвинула к самым ее очам всю эту ужасающую сцену. Увидев, что помощники палача посыпают свежими опилками окровавленные доски настила, громко и радостно оповестила:

— Теперь черед толстяка!

Он взошел на помост. На нем был бархатный кафтан фиалкового цвета с перламутровыми пуговицами. Церемония казни повторилась. Разбивание графского герба… Салют… Взмах топора… и отвратительная работа мясников…

Струэнзе вел себя мужественно. Со своей судьбой он смирился, его огорчало только, что он привел к гибели Брандта. Его повозку поставили к эшафоту так, чтобы ему были видны все подробности казни его лучшего друга. Но он отвернулся и закрыл глаза. Удар, погасивший его собственную жизнь, принял спокойно, без страха. У его врагов, наблюдавших последние минуты когда-то могущественного министра, в горле застряли издевка и злобная радость.

Разрубленные останки казненных палачи перевезли на обычное место казни, там привязали к четырем колесам каждого, головы понадевали на колы, руки прибили туда же, внутренности закопали.

Н. У. Рэксолл, английский историк и политический деятель, написавший книгу о королеве Каролине и ее эпохе, в мае 1774 года, то есть спустя два года после казни, еще видел черепа и кости, белеющие на месте казни. «С отвращением и участием глядел я на страшное место», — писал он.

А вечером того кровавого дня в королевском дворце накрывали праздничный ужин. Искрилось шампанское, веселье царило во дворце. А затем король Христиан, королева Юлианна и весь двор отправились в итальянскую оперу.

На другой день по городу уже кружили листки с описанием подробностей казни. Анонимный автор под портретом Струэнзе прилепил следующий латинский стишок:

(Так погиб сам, кто желал зла королю.)

Содержащий намек на имя Струэнзе каламбур — struens se — наверняка пользовался успехом.

Королевская драма в Дании завершилась. Немного об остальных ее участниках. Правление Данией захватили вдовствующая королева Юлианна и ее окружение. В советники они взяли Оде Гульдберга. Этот тоже не удовлетворился ролью простого советника, а, выманив из рук королевы руль, стал полновластно править государством. Притом в обратном направлении. Все прогрессивные преобразования, начатые Струэнзе, он свел на нет, ввел еще более жесткий порядок, чем было раньше, взвалив на плечи народа тяготы, сниженные было при Струэнзе.

Двенадцать лет безобразничали новые хозяева в Дании. В 1784 году престолонаследник Фридрих отпраздновал свое совершеннолетие, правление перешло к нему, и, как я уже упоминал, с мудростью, противоположной скудоумию своего отца, банду Юлианны он с позором разогнал.

* * *

Ну а что же король Христиан? Сказал ли он хоть что-нибудь по тому поводу, что его разлучили с женой, а его фаворитов отправили на плаху?

Зафиксировано только одно его выражение, которым он по получении вести о смерти бывшей подруги жизни попрощался с ней:

— Жаль, красивая молодая женщина была! У нее были прелестные икры ног…

После дворцового переворота на содержание коронованного психического больного стране пришлось еще 36 лет тратить понапрасну деньги. В 1808 году расходами на роскошный траур и пышные похороны были закрыты бесполезные статьи тягот[86].

Средневековые хроники

После распада Римской империи историография замкнулась в стенах монастырей. Только там понимали в искусстве письма, а простой обыватель по большей части и грамоты-то не знал, не то чтобы намарать бумаги на целую книгу.

У монаха между богослужениями было вдосталь времени, чтобы перечесть писателей древности и приумножить их писания самому.

А вот приумножение не всегда оказывалось делом благодарным. В атмосфере всеобщей неграмотности монах собственные познания, свое умение ставил на службу церкви, наполняя историческую реальность цветочками христианской мистики, да так, что порой серая правда жизни из-за них едва проглядывает.