Тень Земли - Михаил Ахманов

– Я слушал и молчал, – произнес Эйсебио Пименталь. – Слушал, как этот гринго со звезд смеется над вами. Вы еще этого не поняли? Пора бы! Он добивался встречи – зачем? Чтобы выклянчить «Полтаву»? Чушь! Правду он не сказал, но причина была. Была, а теперь ее нет. Он что-то выяснил или что-то нашел без нас – что-то такое, что делает его хозяином положения. Зачем же он явился? Посмеяться над вами и напугать вас – вот зачем! Вас, не меня! – Темные зрачки Пименталя сверкнули, взгляд обежал сидевших за столом. – Все вы тут гринго, проклятые гринго, как этот чужак со звезд, и Все вы – такие же чужаки! Вас не звали сюда, но вы пришли на нашу землю, покорили наш народ, отняли наш язык, растащили наших женщин по своим постелям и нарожали ублюдков. И теперь эти ублюдки думают, что сделались тут господами! А это не так, совсем не так. Он, – Пименталь кивнул на Саймона, – принес вам возмездие. Вам, не мне! Я не боюсь. Я – бразилец, вы – бразильяне!

«Очень яркая речь, – подумал Саймон, – этому дону Эйсебио не откажешь в здравом уме и проницательности! Был бы он так же хорош и в прочих делах». Однако в прочих делах Эйсебио не отличался от остальных гиен; был он, в сущности, рабовладельцем, пил из своих невольников кровь и превращал ее в бочки с бензином и мазутом. Он не заслуживал снисхождения,

– Дон Пименталь прав, – произнес Саймон, – он – человек местный, можно сказать, бразильский абориген. Ему придется вступить в контакт с бразильским Карательным Корпусом, а это значит Северный материк Тида. Я там бывал. Очень приятное место! Экстремальный тропический климат, сернистые дожди и любопытные местные реликты. Птеродактили, драконы, левиафаны, акулоиды. Кстати, они не делают различий между бразильцами и бразильянами.

Снова повисла тишина. Потом Хорхе Смотритель засопел, полез за пазуху и вытащил свисток на прочной железной цепочке.

– Кончать надо гада, – пробормотал он, прилаживая свисток к отвислым губам, – кончать, и все дела. Сейчас я вызову парней, скрутим гаденыша – и к Озерам! Не все еще зверюшки перебиты, десяток-другой остался. Вот им ублюдка и скормим, медленно, по кускам…

– Только свистни, – Сильвестров покосился на бойницы у потолка. – Я тоже свистну, и поглядим, чьи парни круче! Забыл договоренность? Так я напомню: здесь мои режут, а у Озер – твои!

– Если вообще стоит резать, – пробормотал дон Хайме и поднялся. – Вот что я вам скажу, судари мои: не разойтись ли нам с миром? Ты, Смотритель, к Озерам езжай, зверюшек своих кормить, Алекс пусть отправляется в Форт, а Пимену прямая дорога в Разлом, коли он нас так не любит. А я здесь останусь, у дона Грегорио. Останусь и потолкую с нашим юным благодетелем. Может, и договоримся.

Старик ухватил Саймона под локоть здоровой рукой и подтолкнул к галерее. Вероятно, ему доверяли – не как личности или главе дерибасовских, а как самому хитрому и прожженному из всей пятерки, как человеку, способному отстоять общий интерес. Оглянувшись через плечо, Саймон увидел, что доны и в самом деле расходятся: Анаконда и Пименталь молча направились к дверям, Сильвестров с Хорхе шли за ними, о чем-то яростно споря. В амбразурах у потолка больше ничего не поблескивало, зато в комнате появились молодцы в синей униформе и начали прибирать стол. Ни один кувшин не был вскрыт, и Саймон заметил, что прочее угощение тоже осталось нетронутым.

– Ну, благодетель, каковы впечатления? – Хайме искоса взглянул на него, сделал паузу и, не дождавшись ответа, произнес: – Что, ни впечатлений, ни выводов? А ведь ты встречался с могущественными людьми! По крайней мере, в этой части света. Или мы тебе не интересны? Или Пимен прав – явился ты взглянуть на нас и посмеяться, припугнуть крейсерами и этим… как его… апокалипсисом? Тоже могучие штучки, согласен, очень убедительные. Так не твои ведь! Здесь, – Хайме кивнул на кратер с огненным факелом и простиравшийся за ним сад, – здесь, на Земле, ты большой человек, а там, – он показал глазами вверх, – там ты «шестерка». Даже не мытарь и не бугор, а так, перхоть. Исполнитель приказов, которого всякий пахан в вашем ведомстве имеет право отдраить с песочком. – Старик резко повернулся к Саймону. – Или я ошибаюсь? Но я стар, мудр и разбираюсь в людях. Ты не пахан. Однако и не «шестерка». Ты – отстрельщик!

– Вот это в самую точку, – согласился Саймон, усмехаясь. Представилось ему на миг, будто рыжий Дейв Уокер драит его с песочком, как бывало не раз и как, несомненно, случится в будущем. Потом он примерил к своей Конторе местную терминологию и вконец развеселился: получалось, что Уокер – паханито. Леди Дот – пахан, а директор ЦРУ носит титул самого большого дона. Страж общественного здоровья… коллега Грегорио Сильвестрова, живодер!

– Смеешься? – произнес дон Хайме с легкой ноткой обиды в голосе. – А ты не смейся, сударь мой, не смейся, ты мозгами раскинь да шевельни, и поймешь тогда пару нехитрых истин. Всякий отстрельщик желает заделаться бугром, всякий бугор – паханом; на том мир стоит, что тут, у нас, что У вас на звездах. Я говорил, что здесь ты – большой человек, однако иметь могущество и насладиться им – разные вещи. Ты его имеешь, и оно не в ракетах и крейсерах, коими ты грозил, оно в твоей силе и ловкости, в твоем искусстве убивать и даже в том, что ты добрался до Земли. Добрался первым! И оно сохранится, пока ты здесь один, пока не сдал нас вашим донам, которые пришлют сюда карателей-"шестерок" и бугров-инспекторов. Тогда твое могущество исчезнет, лопнет, ибо ты станешь одним из многих, не самым важным и не самым главным – просто стрелком, которому отдают приказы. Ты упустишь свой шанс повластвовать! – Внезапно старик приподнялся на носках и прошептал на ухо Саймону: – Наш союз можно скрепить. Крепко-накрепко! Девчонку видел? Дочку Сильвера? Хороша кобылка, а? Хочешь ее? Саймон задумчиво оттянул губу.

– Ходят слухи, ее обещали Анаконде? И сам Анаконда вроде бы нужен Грегорио?

– Нужен, ха! – фыркнул старик. – Внукщрму нужны, наследники, а от тебя он их скорее дождется, чем от Алекса. Бери девку! – Он игриво пихнул Саймона локтем в бок. – Бери! Вместе с бандеро «штыков». Будешь новой Анакондой… Что до Алекса, так мы его укоротим ровно на голову. Давно пора. Вырождается их семейка, ни разума прежнего, ни твердости.

Саймон неопределенно хмыкнул, затем поинтересовался, искоса поглядывая на старика:

– Верно ли, что Грегорио любит свою дочь?

– Не меньше, чем власть, благодетель. А власть – этакий сладкий пирог, даже для однорукого старца на краю могилы. – Протез дона Хайме лязгнул и пронзительно заскрипел. – А для молодого власть слаще во сто крат! Власть – когда люди тебя боятся и славят, когда мужчины идут за тобой, а женщины жаждут твоих объятий, и все они тебе покорны, все преклоняются перед тобой и готовы оправдать любое твое деяние; одним ты даруешь жизнь, у других отнимаешь ее, но тебя не перестанут славить и благодарить. Власть означает…

– …что я могу надругаться над всякой, женщиной и бросить кайманам любого мужчину, – закончил Саймон и пробормотал на тайятском: – Чтоб твои внуки не дожили до дневного имени! Чтоб ты лишился всех пальцев, старый шакал! Чтоб сдох ты в кровавый закат!

– Ты о чем? – Хайме поглядел на него в удивлении.