На линии огня - Семён Михайлович Борзунов

Одессе, невидящим взором смотрит перед собой и думает о командире, своем воспитателе, учителе, втором отце. Это именно та сцена, когда Марков, тщедушный, застенчивый, всегда отличавшийся тихим, смирным характером, дал крепкую затрещину клеветнику и злопыхателю, пытавшемуся очернить имя Котовского.

И Марков, крепко сжав кулаки, грозно, как проклятие, торжественно, как зарок, произнес:

«— Во все времена, сегодня или завтра или в любое время, даже по прошествии многих лет — помните, люди: если услышите шепотки и наговоры, кривые улыбки и пошлые намеки, порочащие светлую память Григория Ивановича Котовского, знайте, что перед вами убийцы или сообщники убийц!»

«Нет Котовского. Оказывается, можно так вот, запросто, подойти и убить человека. Не в запальчивости, а выполняя свой план. Это было бы непонятно по своей чудовищности, если бы не знать, что такое наша эпоха, не знать ее железных законов. А что она такое, если сказать в двух словах? Перелом. Крушение старого мира — казалось бы, несокрушимого. Приход новой эры, очертания которой давно уже грезились человечеству и которая вступает, наконец, в свои права. Борьба. Непрекращающаяся, жестокая. Яростное сопротивление старого мира этому новому — настоящая война. И смерть Котовского, с которой никак не хочет примириться разум, — один из моментов этой войны».

Когда речь идет о языке писателя, то трудно, разумеется, удержаться, чтобы не процитировать несколько отрывков из романа, не напомнить читателю некоторые страницы этой вдохновенной, содержательной и вместе с тем увлекательной книги. Можно было бы написать отдельное исследование, например, о пейзаже в произведении Четверикова. Невольно вспоминается, что автор книги — и поэт, и музыкант, и художник. Это, вероятно, помогает ему создавать картины природы и передавать удивительную выразительность, музыкальность и яркость прекрасного русского языка.

В романе «Котовский», как, впрочем, и во всех произведениях Четверикова, завораживает музыкальность слога, богатство языковой палитры. Писатель вводит в текст разговорные слова. Кроме того, он восстанавливает в правах незаслуженно забытые русские слова, русские поговорки. Четвериков считает, что за последние десятилетия совершился процесс нивелирования русского языка. Одни слова без всяких на то оснований исчезли, другие лишились синонимов. Зачастую слова употребляются не в том значении. Борис Дмитриевич горячо выступает за восстановление во всем блеске, во всей красоте богатого оттенками, звучного, мелодичного русского языка.

Во втором томе дилогии «Котовский» война окончилась, но борьба продолжается, только методы стали иными. Все напряжено до крайности. Мы держим порох сухим. За рубежом идет затаенная возня, лихорадочная подготовка к новому нападению: грядет 1941 год. Тревожная обстановка предвоенных лет передана Четвериковым с необычайной выпуклостью. Вот когда понимаешь, зачем понадобился в романе показ «той стороны». Зачем нужна такая как будто бы аполитичная княгиня Долгорукова и яростный белогвардеец Бахарев, а особенно миллионер Рябинин, в котором угадывается опасный враг Рябушинский. Зачем нужны «миссионер» рождающегося фашизма фон дер Рооп и Сальников, прототипом которого, по-видимому, является известный авантюрист Савинков. В писателе Бобровникове мы узнаем черты одумавшихся белоэмигрантов, вернувшихся на родину. Большой удачей следует признать и образ писателя Крутоярова. Показ литературного мира 20-х годов и сам по себе представляет большой интерес. Кроме того, автор как бы предугадывает будущую тактику врага — перенесение боев на рубежи идеологического фронта. Вовсе неспроста задумана автором посылка Котовским приемного сына — Миши Маркова на литературную ниву. Котовский как бы предугадывает, что придет время — и понадобится скрестить мечи на фронте культуры, искусства, литературы, когда книги советского литератора станут мощным оружием сторонников прогресса, а книги перевертышей и врагов окажутся в арсенале сторонников реакции.

Роман Четверикова «Котовский» заставляет о многом задуматься, многое перечувствовать, переосмыслить. Читаешь и ощущаешь бег времени, Чувствуешь, осязаешь рождение новой эры, даже в самой манере писателя, когда он дает некоторые зарисовки характеров одним смелым штрихом, какой-то типичной черточкой. Этим передается как бы убыстрение времени. Глубже вчитываясь в роман, понимаешь, что если в прежние времена можно было рассматривать мир с неторопливой, медлительной колымаги, то теперь рождаются новые, невиданные скорости нового, невиданного строя.

Столь же ярко и своеобразно рассказывается о гражданской войне и в новом романе писателя — «Навстречу солнцу», изданном в 1967 году. Это книга о Восточном фронте, о борьбе с колчаковщиной. На этот раз Четвериков ведет читателя по сибирским равнинам, по уральским ущельям, по Заволжью, рассказывает о людях, беззаветно преданных Родине, революции.

Встречаемся мы в романе с прославленными полководцами Фрунзе, Тухачевским, Каменевым, Вострецовым. Писатель зримо показывает и облик врага: самонадеянных интервентов, ставленника иностранного капитала адмирала Колчака. Сюжетные линии переплетаются, напряжение борьбы нарастает… И понимаешь, что так рассказать обо всем этом мог только тот, кто сам все это пережил, сам видел и испытал, был свидетелем, участником, современником всех этих событий, да еще человеком, обладающим зорким глазом и горячим сердцем, завидной ясностью души.

Многим можно поставить в пример трудолюбие Четверикова. Он работает с упоением, отдает писательскому труду все свои силы и весь талант. И невольно останавливается внимание на том, что и сейчас, в достаточно солидном возрасте, из-под его пера выходят большие, яркие полотна.

В одном автобиографическом стихотворении он пишет:

…Получили мы в наследство

И зоркий глаз, и дерзкий ум.

В нас есть казацкая отвага.

А в сердце, полыхнув огнем,

Степей полынных злая брага

Вот так и ходит ходуном.

Наш род был долговечным, прочным,

Сто сорок прадед жил почти…

Куда нам — хилым, худосочным!

С нас хватит по сто двадцати!

Тем, кто сдает позиции, жалуется на лета, на усталость, Борис Дмитриевич рекомендует:

«Больше работайте, больше двигайтесь, глубже дышите и, не сбиваясь, шагайте в ногу с жизнью! Помните, что Томас Эдисон получил патент на свое очередное открытие, когда ему было за восемьдесят. Иоганн Гете закончил «Фауста», когда ему был восемьдесят один год. А великий русский ученый Иван Павлов? А наш знаменитый современник академик Сперанский?..»

Борис Дмитриевич буквально излучает энергию, остроумие, молодой задор. Несмотря на все пережитое (а пережил он очень многое), это веселый, неунывающий человек, жизнелюб, не потерявший вкуса к жизни, интереса к людям.

Он по-настоящему знает цену подлинной дружбе, взаимной выручке и поддержке. В стихотворении «Самое главное» Борис Дмитриевич так поэтически просто и кратко формулирует эту мысль:

Живу давно. За годы эти

Не вспомню, оглядясь вокруг,

Что восхитительней на свете

Уверенного слова ДРУГ.

Я научился, глядя в вечность

И оступаясь в пустоту,

Ценить простую человечность

И человечью простоту.

А как высоко ценит и тонко