Мария Башкирцева. Дневник - Мария Башкирцева
Шрифт:
Интервал:
– Monsieur Жулиан… скажите мне, что сказал вам обо мне Робер-Флери… Я знаю, я знаю, что я ничего не знаю, но он, он мог судить… немного, по началу и если…
– Если бы вы узнали, что он говорил о вас, то немного покраснели бы…
– Он сказал мне, что это сделано с большим пониманием и, что…
– Боже мой, конечно нет. Разговаривая со мной, он все еще не верил этому, так что я должен был рассказать ему, как вы нарисовали голову архангела, которую я заставил вас начать сызнова… вы помните, как все было… одним словом, как у человека, ничего не знающего.
– Да.
Мы оба засмеялись. О! Это все так весело!
Теперь, когда кончились все эти сюрпризы, удивления, ободрения, недоверия, все эти восхитительные для меня вещи, теперь начнется работа. У нас обедала m-me Д. Я была спокойна, сдержанна, молчалива, едва любезна. Я ни о чем больше не думала, исключая рисования.
Я писала все это и останавливалась, думая о предстоящей работе, о времени, о терпении, о трудностях…
Сделаться художником не так легко, как сказать это; кроме таланта и гения, существует еще эта неумолимая механическая работа… И какой-то голос говорит мне: ты не почувствуешь ни времени, ни трудностей, и ты наверно достигнешь!
И знайте, я верю этому голосу! Он меня никогда не обманывал, и он не раз предсказывал мне несчастья, так что и на этот раз не лжет. Я верю и чувствую, что имею право верить.
15 октября
Сегодня начались вечерние занятия от восьми до десяти часов. Жулиан был изумлен при виде меня. Вечером он работал с нами, и мне было очень весело.
Однако сколько же нас было сегодня? Я, полька, Фаргаммер, одна француженка, Амалия (испанка), одна американка и учитель.
Дина тоже присутствовала. Это так интересно. Свет так хорошо падает на модель, тени так просты!
16 октября
После полудня был Робер-Флери и отнесся ко мне с особенным вниманием.
Я, по обыкновению, весь день провела в мастерской, от девяти часов до половины первого. Я еще не могу достигнуть того, чтобы приходить ровно в восемь.
В полдень я уезжаю, завтракаю и возвращаюсь к двадцати минутам второго и остаюсь до пяти, а вечером от восьми до девяти. Таким образом, у меня уходит на это девять часов в сутки.
Это меня нисколько не утомляет; если бы физически было возможно работать больше, я стала бы работать больше. Есть люди, которые называют это работой. Уверяю вас, что для меня это игра, я говорю это без всякого фанфаронства.
Десять часов, это так мало, а я не могу работать даже столько каждый день, потому что от Champs Elysee до улицы Вивьен очень далеко, потому что часто никто не хочет ехать со мной вечером, потому что из-за этого я возвращаюсь в половине одиннадцатого, пока я засну – уже полночь и на другой день я теряю час. Впрочем, если ездить правильно – от восьми до двенадцати и от часа до пяти, то у меня будет восемь часов.
Зимой в четыре часа будет уже темно; ну что же, тогда я непременно буду приезжать по вечерам.
У нас всегда по утрам бывает карета, а на остальной день ладно.
Видите ли, дело в том, что в один год надо сделать работу трех лет. И так как я подвигаюсь очень быстро, эти три года, заключенные в один, составят собой, по меньшей мере, шесть лет для обыкновенных способностей.
Я рассуждаю, как дураки, которые говорят, что другая сделала бы в два года, то я сделаю в шесть месяцев. Нет ничего более несправедливого.
Дело не в скорости. Тогда только пришлось бы употребить побольше времени. Конечно, терпением можно добиться известных результатов. Но того, что я смогу сделать через два года, датчанка никогда не сделает. Когда я начинаю исправлять людские заблуждения, я путаюсь и раздражаюсь, потому что никогда не успеваю кончить начатую фразу.
Словом, если бы я начала три года назад, то теперь могла бы удовольствоваться шестью часами в день; но теперь мне надо девять, десять, двенадцать, ну, одним словом, сколько только возможно. Разумеется, даже начав три года тому назад, надо было бы работать сколько возможно больше, но в конце концов, что прошло… довольно!..
Гордиджани говорил мне, что он работал по двенадцать часов в сутки.
Возьмем от двадцати четырех часов семь часов на сон, два часа на то, чтобы раздеться, помолиться, несколько раз вымыть руки, одеться, причесаться – одним словом, все это; два часа на то, чтобы есть и отдыхать немного, – это составит одиннадцать часов.
Итак, значит, это правда, ибо остается тринадцать часов.
Да, но у меня проезды отнимают час с четвертью.
Ну да, я теряю около трех часов. Когда я буду работать дома, я уже не буду их терять. Притом… притом если видеться с людьми, бывать на прогулках, в театре?
Мы постараемся избежать всего этого, так как в той степени, в какой я могу всем этим пользоваться, это только скучно.
18 октября
Моя академия показалась Жулиану так хороша, что он сказал, что это совершенно необычайно и чудесно для начинающей. Но право же, разве это не удивительно, есть и план, и торс недурен, и действительно все очень пропорционально для начинающей…
Пока я краснела, все ученицы встали и подошли посмотреть мой рисунок.
Боже, как я довольна!
Вечерняя академия была так плоха, что Жулиан посоветовал мне ее переделать. Желая сделать особенно хорошо, я ее испортила. Третьего дня она была недурна.
20 октября
Бреслау получила много похвал от Робера-Флери, я же нет. Академия довольно хороша, но за исключением головы. Я с ужасом спрашиваю себя, когда же я буду хорошо рисовать?
Ровно пятнадцать дней, что я работаю, понятно – кроме двух воскресений. Пятнадцать дней!
Бреслау работает уже два года в мастерской, и ей двадцать лет, а не семнадцать; Бреслау много рисовала еще до поступления.
А я! Несчастная!
Я рисую только пятнадцать дней… Как хорошо рисует эта Бреслау!
22 октября
Модель была уродлива, и вся мастерская отказалась рисовать ее. Я предложила отправиться посмотреть картины на римскую премию, выставленные в Beaux-Arts.
Половина пошла пешком, а мы – Бреслау, m-me Симонид, Зильгард и я – в карете.
Выставка кончилась вчера. Погуляли пешком по набережной, посмотрели старые книги и гравюры, болтали об искусстве. Потом в открытом экипаже отправились в Булонский лес. Представляете вы себе меня? Я не хотела противоречить, так как это значило бы испортить им удовольствие. Они были такие миленькие, такие приличные, и мы только что перестали стесняться друг друга.
Одним словом, все было бы не слишком дурно, если бы мы не встретили ландо с моей семьей, которая принялась следить за нами.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!