Пути неисповедимых - Алёна Дмитриевна Реброва

Бедняга Сенгайз ужасно сокрушался, что уже мертв и не может ничего из этого попробовать.

Посох был готов через шестнадцать дней. Я смогла связать его как с магической стороной себя, так и с другой. Кроме того, я нацепила на посох множество амулетов из зачарованных камней, которые тоже сделала сама. После этих изнурительных шестнадцати дней постоянной работы над посохом и совершенствования магии я смогла вздохнуть с облегчением. Физическое умение обращаться с большой палкой поначалу показалось мне куда более легким, чем магическое. Голова-то почти не работает, а раз так, то какой это труд? Так я подумала в первые дни. Как же жестоко я ошиблась!

Кудеяр, несомненный мастер боевых искусств, взялся за меня основательно. Он почти в буквальном смысле выжимал меня, как половую тряпку! Мы работали до тех пор, пока я не падала без сил и не засыпала на траве. Тогда он меня будил ласковым пинком и отправлял в кровать. Стоило мне проснуться следующим утром, как он вновь тащил меня на поляну тренироваться. Завтрак, обед, ужин – все на поляне. Во время редких десятиминутных перерывов – занятия магией и повторение теории. Мне удавалось побыть одной с пустотой в голове только во время сна или пока я мылась, и то если Демонтин не вздумает повторить со мной теорию, раздавшись голосом внутри моей головы. Да, он и такое мог! Казалось, всемогущий серафим успел заскучать по тем сотням лет, которые обходился без учеников в академии, и теперь бросал все накопившиеся силы на воспитание меня-единственной.

Жуткие методы должны были полностью истощить меня, но, как ни странно, прошло не так много времени, прежде чем я начала просыпаться по утрам полной сил. Впервые в жизни я чувствовала себя по-настоящему живой, каждый день нес в себе что-то новое, и я вскакивала с нетерпением, чтобы поскорее получить навык или знание. Когда магия струилась из каждой поры, становясь продолжением меня, невидимой оболочкой, связывающей с миром, я чувствовала, что могу абсолютно все! Каждая клетка тела слушалась, дыхание не сбивалось, сколько бы я не двигалась, сложные магические формулы сами свивались в голове. Темная пропасть памяти, где некогда были девятнадцать лет жизни, заполнилась магией и всем, что с ней связано.

Я крепла не только физически: мое сознание словно становилось целее. Я, наконец, начала понимать, ради чего хожу по земле, в чем мой смысл, что будет поднимать меня по утрам всю оставшуюся жизнь. Проснувшись однажды, я почувствовало это знание внутри себя и, казалось, даже на ногах стояла тверже. Все вдруг стало таким понятным!

В тот же самый день, когда я спустилась вниз и встретила своих учителей, они сказали, что мое обучение закончено.

– Есть еще тысячи тысяч мелочей, о которых я могу рассказать тебе, – произнес Демонтин, улыбаясь моему недоумению. – Но их ты должна добыть сама. В этом и есть вся прелесть.

Кудеяр повторил слова Истэки. Они оба смотрели на меня, гордо улыбаясь, а я чуть не плакала. Я поняла, что близок момент прощания: больше мне нечего было делать в тереме.

Только когда обучение кончилось, я вдруг обнаружила, что задержалась у серафимов не на неделю, как планировалось, а на целых два месяца! Самое ужасное, что за все это время я почти не виделась и не говорила с Дейком, с которым должна буду вот-вот расстаться… поразительно, но даже находясь с ним в одном доме и просто не имея возможности побыть с ним, я сильно заскучала. Занятия заняли все время и силы, на друзей меня просто не хватало.

Впрочем, нельзя сказать, что я совсем ни с кем не общалась. С Дейком перекидывалась парой слов за завтраком, к тому ж, рыцарь часто приходил на мои тренировки с посохом и, когда Кудеяру было лень ставить мне лишний синяк, рыцарь становился моим противником. Тогда пару раз в час я могла огреть его посохом.

С Леопольдом и Раф я общалась за едой. Раф еще часто сидела со мной и Кудеяром во время занятий. Она не была магом в полном смысле этого слова, но знала много интересного, так что мы немного, но все же сблизились.

Даже с Люциусом, который все месяцы пробыл человеком и с каждым днем становился немного более вменяемым, я тоже познакомилась поближе. Он не отлипал от Демонтина и не вылезал из мастерской, учил меня метамагии наравне с Истэкой. Оказалось, мой конь был не просто магом, он был гением!

Позже, когда Кудеяр частично перевел мое обучение на полянку, мы с ним частенько слышали крики, доносящиеся из мастерской. Это, мы знали, Люциус с Демонтином опять не сошлись на очередной теории. Стоило их оставить, они готовы были повыдергивать друг другу рыжие волосы за какую-нибудь теорему! Этот мир определенно был слишком мал для них двоих.

Хотя занятия наукой, которая должна была бы угомонить сложный характер, не исправили взбалмошного чародея. Он был невыносим лошадью, но человеком… человеком он был просто дьявол во плоти! Конечно, он не кидался с ножами и вскоре даже перестал налетать с оскорблениями на каждого из нас, но зато начал кое-что похуже. Ему как будто доставляло удовольствие доводить людей до белого каления! Он устраивал мелкие пакости, которые вреда не несли, но бесили до зубовного скрежета.

Мне он из раза в раз портил одежду, обливая ее то сметаной, то медом, то всем вместе. Нередко заплетал мне ночью волосы, причем так, что их было не расплести… Если бы не Кудеяр, который кроме прочего оказался мастером по распутыванию неудачных косиц, я бы ходила лысой.

Серафимам Люциус украдкой выдергивал перья, при любой удобной возможности забирался в их комнаты и подкладывал дрова или прочие жесткие предметы под специально оборудованные для крылатых спин матрасы.

Кудеяр… Кудеяру было достаточно одних только шуточек и обидных прозвищ, которые давал ему бездушный чародей. «Ушастая Медуза» и «Узкоглазый Переросток» – самые безобидные из них. Я была уверена, что царевич просто придушит колдуна, но тот всегда терпел, хотя очень сильно обижался.

Люциус не доводил своими шутками лишь Дейка и Леопольда. Рыцарь был самым жестким из нас и не только мог, но и хотел убить чародея с горяча, потому маг предусмотрительно не давал ему поводов. Леопольд же от Люциуса не страдал лишь потому, что сам над ним периодически издевался… Оборотень не то чтобы невзлюбил чародея, скорее просто мстил ему за нас, хотя мстил жестоко. Он не чурался таких суровых методов, как будучи котом нагадить в тапки, или будучи крысой