Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию - Алистер МакГрат

И когда под конец «Плавания на „Покорителе зари“» Люси горестно восклицает, что не готова к разлуке с Асланом, она продолжает ту же тему страстного стремления человеческого сердца к Богу. Ей и Эдмунду предстоит вернуться в родную страну — увидят ли они еще когда-нибудь Аслана?

Используя Аслана как образ Христа, Льюис опирается на давнюю, непрерывную традицию такого рода образов в литературе и кино (взять хотя бы Сантьяго, «старика» из повести Хемингуэя «Старик и море» (1952))[618]. Такие «фигуры Христа» присутствуют в литературе любого жанра, не исключая и детские книги. Феноменально успешная серия книг о Гарри Поттере включает целый ряд подобных тем. Гэндальф — один из многочисленных примеров такой «фигуры Христа» из «Властелина колец» Толкина, причем его христологическая роль и связанные с ней ассоциации акцентируются в недавнем фильме, снятом Питером Джексоном по этому эпосу[619].

В «Хрониках Нарнии» Льюис развивает многие классические христологические сюжеты Нового Завета, увязывая их преимущественно с личностью Аслана. И, пожалуй, самая интересная интерпретация классической богословской темы возникает здесь в описании смерти и воскресения Аслана («Лев, колдунья и платяной шкаф»). Как же Льюис понимает искупление?

Одна из важнейших богословских проблем христианства — истолкование крестной смерти Христа, особенно в ее связи со спасением человечества. Такой подход к пониманию Креста, традиционно именуемый «теориями искупления», на протяжении многих столетий играл центральную роль в христианских дискуссиях и спорах. И свой рассказ о смерти Аслана от руки Белой Колдуньи Льюис помещает в этот контекст. Но какой именно из этого разнообразия идей следует сам Льюис?

Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно напомнить, что Льюис не был профессиональным богословом и не обладал специальными познаниями об исторических спорах по этому вопросу внутри христианской традиции. И все попытки связать Льюиса, к примеру, со средневековой дискуссией Ансельма Кентерберийского и Пьера Абеляра нельзя назвать плодотворными. Льюис знал богословские теории в том виде, в каком они воплотились в литературе, так что, исследуя его идеи об искуплении, нам следует обратиться не к профессиональным богословам, но к английской литературной традиции, к таким произведениям, как «Видение Петра Пахаря», «Потерянный рай» Мильтона или средневековые мистерии. Здесь мы найдем те мысли и переживания, которые Льюис вплетает в рассказ о Нарнии.

Первое обсуждение различных подходов к искуплению у Льюиса обнаруживается в «Страдании» (1940). Льюис утверждает, что любая теория искупления вторична по отношению к его реальности. «Эти глубины, наверное, прекрасны, — замечает Льюис, — но для меня они темны, а новых мне не выдумать»[620].

К этой теме Льюис вернулся в радиобеседах 1940-х годов. Он замечает, что, прежде чем стал христианином, он думал, что христиане обязаны занимать определенную позицию в вопросе о смысле смерти Христа и особенно насчет того, как эта смерть принесла нам спасение. Одна теория состояла в том, что люди заслужили наказание за свои грехи, но «Христос вызвался принять наказание вместо нас, и потому Бог нас помиловал». Но после обращения Льюис осознал, что теории, объясняющие искупление, менее значительны, чем оно само:

Иными словами, «теории искупления» не составляют суть христианства, они лишь — различные попытки объяснить, как оно работает. Мы видим здесь характерное для Льюиса сопротивление примату теории над богословской или литературной реальностью. Вполне возможно принять то, что сделал для нас Христос, не задаваясь вопросом, как ему это удалось. Все теории вторичны по отношению к тому, что они объясняют:

Эти рассуждения вовсе не вступают в конфликт с тем фактом, что в итоге Льюис принимает некую теорию — они лишь задают этой теории конкретные рамки, утверждая, что она подобна чертежу или диаграмме, «от которых можно без ущерба отказаться».

Одна из самых шокирующих сцен в «Льве, колдунье и платяном шкафе» — смерть Аслана. В то время как Новый Завет утверждает, что смерть Христа искупила все человечество, у Льюиса смерть Аслана сначала спасает одного и только одного человека — Эдмунда. Этот слабый и податливый мальчик сделался орудием Белой Колдуньи. Опасаясь, что с появлением в Нарнии людей ее владычеству придет конец, ведьма попыталась устранить пришельцев, использовав ничего не подозревавшего Эдмунда в качестве «двойного агента». Ради замечательных сладостей, которыми его угощала Колдунья, Эдмунд предал своих сестер и брата. Этот акт предательства оказался — с богословской точки зрения — поворотным моментом.

Белая Колдунья потребовала встречи с Асланом и заявила, что Эдмунд, как всякий предатель, принадлежит ей. Она получила право на его жизнь и намеревалась осуществить это право. Закон магии, вложенной в Нарнию от самых начал Императором-за-Морями, давал ей право заявить: «Каждый предатель принадлежит мне. Он — моя законная добыча, за каждое предательство я имею право убить»[623]. Эдмунд принадлежит ей. Его жизнь висит на волоске. Белая Колдунья жаждет его крови.