Обреченные - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
— А ты береги их от его провокаций.
— Ладно, отец Харитон, — ничего не пообещал Шаман и резко встав, направился к двери.
— Что решил-то, Виктор? — остановил Шамана священник.
— Покуда, как уговорились. А дальше видно будет. Я не торопкий. Может и впрямь, Господь всех нас рассудит. Теперь же пастой вам сготовлю. Чтоб спалось легко и боль отстала б…
— Ну. с Богом, — улыбнулся священник.
— Так я завтра наведаюсь. Принесу лекарство. Настой в силу войти должен за сутки. Нынче уж как-то стерпеть надо, — просил Гусев. И вскоре ушел.
Пока Пелагея молилась с детьми, Харитон лежа в постели о своем задумался.
Он не случайно не ответил ссыльным на их неоднократный вопрос — кто его предал?
Ответил, что ничего не знает. Били за письмо, которое было адресовано ему из самой Канады.
Поверили иль нет — не знал. Не хотел, чтоб ссыльные, вспомнив прежнее, растерзали бы семью Никанора в клочья. Каждому, не только Гусеву, нашлось бы что припомнить. И тогда… Нет, чекистов священник не боялся. Им заменить Никанора новой уткой труда бы не составило. Но Бога, его гнева, боялся священник больше всего на свете. От него грех не утаишь…
И рухнул священник на колени перед образами, благодарил за спасение от извергов и мучителей своих, от зверя.
Пелагея неслышно вошла в спальню. Встала на колени за спиною мужа. Молилась со слезами, со вздохами.
Харитон, встав с колен, попросил у Пелагеи чашку чая. И когда жена принесла, сел поудобнее, укутавшись в одеяло. Пил чай, медленно смакуя.
— Вот теперь, матушка, поверилось, что дома я, — улыбался отмытыми синяками священник.
Пелагея улыбнулась широкорото и сказала шепотом:
— И мои молитвы Спаситель услышал. Расскажи, отец, что можно мне знать, что приключилось с тобой в поселке? Как спасся ты?
— Господь помог, дал терпение. Вот я и дома. Когда в Усолье привезли, скинули на берегу — чуть волк не сожрал. В трех шагах сидел. А мне идти самому трудно было. Вот я и позвал на помощь. Дальше все сама знаешь.
— Мы не раз были в Октябрьском у чекистов. Всем селом. Нас прогоняли. Грозились всех скопом в зону отправить. А мы — едино, не ушли. Три дня на порогах сидели. На четвертый нам объявили, что тебя в зону увезли. В Усть-Камчатск, откуда живьем еще никто не вернулся. Я тогда, не знаю, как в живых осталась. А Гусев возьми и спроси:
— А когда ж его судили? За что? Почему семью не уведомили?
Его похабно обругали чекисты и ответили: мол, суд у нас быстро чинится. Осужден за связь с заграницей, сам в шпионстве признался. А потому что процесс был над государственным преступником— суд был закрытым, без посторонних. А Шаману того мало. Он спросил:
— И какое наказание определили отцу Харитону?
Чекисты замялись. Начальство побежали спросить, как им ответить. Шаман враз смекнул, что никуда тебя не увезли. А скажут ложь. Придумают. Я боялась, чтоб не убили они тебя. Сны мне виделись нехорошие. Но Шаман успокаивал: мол, пустые это страхи. И когда чекисты, вернувшись, сказали, что тебе наказание еще будут утверждать в области, Шаман к ним с новым вопросом:
— Скажите полный адрес зоны, куда отправлен отец Харитон, какого числа был суд и назовите статью, по которой он осужден. Иначе нам об этом придется телеграммой в области узнавать, запросы посылать. Ведь отец Харитон не без роду и племени. Семью имеет, детей. Да и общине без него нельзя. Он в ней не последним человеком был. Всех ссыльных его судьба тревожит, Так что без подробностей никак нельзя.
— Чекисты и заерзали. Поначалу всех нас прогнать хотели, А Шаман и скажи:
— Мы пойдем, но на почту. Оттуда сумеем в область вашему начальству позвонить. За это не сажают. Скажем, что вы ответить не захотели нам. А мы подозреваем, что раз молчите, значит убили… Чекисты все тогда к нам повыходили. Даже их начальник. И велел нам, пока не поздно, вернуться в Усолье. Все отказались. Мол, бояться нечего стало. И так все потеряно и отнято. А на почту пойти нам разрешалось всегда. И пошли… Гусев говорил. Задал все вопросы, все рассказал. Ему пообещали разобраться, прислать проверку на место. Сказали, что ни о каком священнике они не слышали, не знают, и никаких распоряжений-не давали.
— Это как же они с ним говорить стали? — изумился Харитон.
— Да поначалу не захотели. А он им про письмо Сталину напомнил. Пообещал еще раз, от всех ссыльных написать вождю и там сказать, что область потакает беззаконию. Вот тогда они и заговорили с Шаманом по- человечьи. Испугались. Коль до них добрался, то и в Москву напишет. Однажды получилось, что стоит повторить? Тем более, что бабку Катерину из тюрьмы выпустили. Оправдали. Не нашли за ней вины. И она уже дома. Сюда, в Усолье наведывалась. Пескаря спрашивала. Когда узнала, что умер старик, шибко плакала. На могиле его была, все ревела на ней. Аж в селе было слышно. Сказала Шаману, коль за кого вступиться приспичит, она с радостью жалобу напишет. В память о Пескаре, да и свое ей долго будет помниться. Так вот Виктор уже про тебя ей рассказал. Она знает. И готова была…
— Сильная женщина. Сколько выстрадала, а не сломалась, — похвалил Харитон.
— Сын ее тоже так про нее говорил. Она уже дала телеграмму сыну Пескаря. Коль имеется нужда, то она приедет и вступится за него хоть в самой Москве. Но оттуда телеграмма пришла, что Алешка Пескарев еще три месяца назад умер в тюрьме от болезни. Гангрена в култышках завелась. Кровь испортилась. А жена его одна живет. Все дети от нее в интернаты поуходили. Назвали мать малахольной. И живут от нее отдельно. Их нынче государство растит, вместо матери. И Катерина позвала ее к себе. Чтоб впрямь в одиночестве не свихнулась. Ну, не знаю, как они промежду собой решат. Но только нам ее помощь, Слава Богу не сгодилась. Сами тебя выпустили, — вздохнула Пелагея и только тут увидела, что Харитон уснул и не слышал конца ее рассказа.
Пелагея укрыла мужа тулупом Шамана, пошла спать к детям. А Харитон во сне блаженно улыбался. Ему старая память вернула свое— проводы в ссылку из зоны.
Фартовые такое событие решили отметить с шиком. Пусть ссылка и не полная свобода, но она уже не зона. А потому — с утра в бараке были расставлены столы, сбитые из нар. Параша задвинута за двери.
Фартовые с утра умылись, прибарахлились, будто по новой в дело собрались. Но «без пушек и перьев».
— Эй, Сивый, чтоб все чинарем! И по хавать и выпивону до у срачки! — приказал шнырю бугор и сам велел потрошить все заначки, притыренные с грева.
На столе под гик и свист, под песни с матом, соленые шутки и шутовскую галантность, появлялись, как из сказки, красная рыба, грибы, сыр и колбаса, паштеты мясные и из тресковой печени, икра красная и черная, мясо сушеное, бастурма, сало, корейка, чего Харитон и на воле не ел из-за дороговизны. А столы расцветали с каждой минутой. Консервированные крабы, заливные оленьи языки, морские гребешки, икра морских ежей, горячая дымящаяся картошка с кусками свежего мяса и горы белого, совсем теплого хлеба.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!