Восьмой ангел - Наталья Нечаева

— Пошли? — поднялся Адам. — Вроде, отпустило.

Однако первые же десять шагов показали, что он явно переоценил свои силы. На солнцепеке ему снова стало плохо.

— В глазах темно, — пожаловался он другу. — Не вижу ничего.

— Вернемся в тень?

— Пожалуй.

Странное дело! Как только чеченец развернулся спиной к вожделенному утесу с таинственной пещерой, ему сразу стало лучше! И уже на третьем шаге он с радостью оповестил Барта:

— Все прошло! Я как новенький! Пошли к хогону.

Снова развернулся, шагнул и кулем осел в волглый песок тропинки.

— Опять плохо? — склонился над ним Макс.

Отведя протянутую руку друга, Адам стиснул зубы и, не вставая с земли, повернулся на сто восемьдесят градусов. Прикрыл глаза, прислушиваясь к себе, стремительно и сильно сделал обратный разворот. И тут же зажал руками голову, словно она мгновенно заболела.

Медленно, из последних сил, повернул к утесу мощную спину. Посидел, отдыхая и приходя в себя.

— Шутник этот Йуругу. Путь вперед мне заказан. Только назад.

Макс настороженно молчал, ожидая объяснения. Но приятель легко поднялся на ноги, кивнул другу.

— Пошли обратно, придется дожидаться Моду.

Обрадованный скорым возвращением гостей, «отельщик», видно, надеясь на удвоение дневного дохода, снова споро накрыл на стол, выставив к привычным уже лепешкам и кофе редкое в здешних местах лакомство — европейский сыр. Друзья с удовольствием позавтракали еще раз.

— Макс, я посплю, пока Моду не приехал, — зевая, попросил Адам. — А то что-то бессонная ночь начала сказываться.

Барт снова взглянул на него странным длинным взглядом, но ничего не сказал, лишь согласно кивнул.

Он немного посидел за шатким столом, размышляя, потом ловко схватил за полу длиной рубахи пробегающего мимо хозяина.

— Сядь. Расскажи мне про метку Йуругу.

Глаза догона испуганно забегали, розовые ногти затарабанили по столу.

— Я не знаю, месье!

Барт демонстративно медленно извлек из кармана бумажник, нехотя вытянул из него пятидесятиевровую бумажку, полюбовался на просвет водяными знаками, лениво упаковал обратно. Бумажник, однако, не убрал, так и оставив на столе.

«Отельщик», судорожно сглотнув, убрал под стол нетерпеливую руку, готовую принять красивую купюру.

— Так Йуругу лишает разума! — расширил глаза малиец. — Метка на всю жизнь! Она означает, что человек неугоден духам. Он сначала ходит задом наперед, а потом уходит к предкам.

Макс тут же вспомнил странности, произошедшие на дороге с Адамом. Вот уж точно, хождение задом наперед.

— А вылечить такого человека можно?

— Это знает только хогон. — Хозяин важно поднял тощий палец. — Он может спросить у Йуругу, простит ли тот человека. Если лис скажет да, то хогон сделает обряд.

— А на твоей памяти Йуругу ставил людям такие метки?

— Да, одному белому, еще давно, когда я был сыном.

— И что?

— Йуругу не простил. — Догон печально опустил глаза в землю, оставив на столе зазывно открытую ладонь.

Макс вздохнул и вложил в нее вожделенную бумажку. Счастливый догон тут же скрылся в своей хижине, а Барт остался за столом, пытаясь все же разгадать загадку, заданную неугомонным чеченцем.

От размышлений его оторвало радостное стрекотанье мотоцикла, лихо развернувшегося на площадке прямо перед «отелем». За рулем сверкающего «харлея» сверкал улыбкой молодой и очень красивый малиец, с заднего сиденья, на ходу снимая шлем, соскочил другой, высокий, худой, с яркой ромашкой седого виска.

— Моду! — обрадовался Барт. — Как хорошо, что ты, наконец, приехал!

* * *

— Христами? — девушка обомлела. Ничего подобного никогда она не слышала. — Христами… — потрясенно повторила она. — То есть спасителями собственных душ?

— Да. Только надо очень хорошо понимать, никто не может быть спасен против своей воли. Ни Бог, ни Иисус не решают это за нас.

— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих? — за неуверенным смешком Ольга попыталась скрыть полную растерянность.

— Именно, — кивнул отец Павел. — Можно дать человеку еду, но нельзя заставить его есть. Можно привести к животворящим водам, но нельзя заставить испить их. Можно знать, что ты — частичка Бога, но ничего не делать для того, чтобы самому стать Богом. Земля — место свободного выбора. И никто ничего и никогда не может решить за нас.

— И Бог?

— Тем более — Бог.

— Почему — тем более?

— Потому что Бог создал нас по своему образу и подобию, а значит, наделил своими способностями — творить собственную реальность, даже если она в корне отличается от той, которую он предполагал для нас.

— Земля — планета свободного выбора? — осторожно вспомнила Славина один из разговоров с кошкой. — И наша душа здесь проходит урок?

— Пожалуй. И мы ежесекундно сами создаем то, на чем позволяем концентрироваться нашему вниманию. Обращаемся к несовершенству, его и творим. Устремляемся к любви — порождаем любовь. Подобное к подобному, слышала?

— Но ведь зло существует? Значит, как все сущее, оно тоже творение Бога? При чем же тогда люди? Или так удобнее: все хорошее — от Бога, а в плохом — сами виноваты?

— Ох, насколько проще было бы обвинить Творца во всех наших бедах! Согласись, здорово — вытворять что угодно и ни за что не отвечать! Дескать, на все воля Божья.

— А разве нет?

— В том, что ты на скалу наскочила, тоже Бог виноват? Или ты сама так решила? Нет, дитя мое, всю пакость и гадость создали мы сами. И нечего на зеркало пенять… Жертвой себя ощущать легко, а иногда даже приятно. Типа: страдания облагораживают. Только… Все мы тут по собственной воле. Никто силком нас на Землю не сплавлял. Здесь не колония строгого режима. Потому и право выбора нам дано. И пользуемся мы им ежесекундно. Мир плох? Жесток, угрюм и неприветен? Не спорю. Так изменяй его! Трудись! Только начни с себя. Иначе ничегошеньки не выйдет… Со свиным рылом в калашный ряд вход воспрещен.

Ольге снова стало не по себе. Отец Павел повторял то, что пыталась внушить ей кошка. Несколько другими словами, но суть, суть была той же! Она снова сходит с ума? Или…

— Странно, что за такую богохульную ересь вас на костре не сожгли, а всего лишь сана лишили… — Славина снова попыталась пошутить, надеясь, что на сей раз собеседник примет ее тон, и разговор сразу станет легким и необременительным. И голова перестанет разрываться от разбушевавшихся мыслей, ни одну из которых невозможно было остановить, чтобы хотя бы понять, где у нее начало, а где — конец.

— Господь уберег, — спокойно ответил отец Павел. И действительно, словно уловив состояние девушки, сменил тон. — Узнаешь?