Седьмая жертва - Александра Маринина

«Чей ребенок?!!! »

Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах. Почему я незаметила, как сынишка убежал из бара и спустился на пляж? Почему я не хватиласьего?

Почему не услышала, как он звал на помощь? Его заметилкто-то из посетителей бара и закричал. Я оцепенела. Мужчины бросились к морю.Но опоздали.

На другой день прилетел муж. Он оформил все документы, мызабрали тело сына и вернулись в Москву. За все время он поговорил со мнойтолько один раз. Спросил, как это случилось. Потом, я знаю, он нашел людей,которые в тот вечер были в баре, и спрашивал у них. Догадываюсь, что они емурассказали. С тех пор он замкнулся в молчании. Он даже не пытался разделить сомной горе. Как будто сын погиб у него, а не у меня. Как будто все это меня некасается.

Он молчал три месяца. Потом начал говорить. О господи, ужлучше бы он продолжал молчать! Он называл меня безмозглой потаскухой, котораярастеряла остатки стыда при виде чужих мужиков. Он обвинял меня во всех грехах.Разве я сама не знала, что виновата? Разве я винила себя меньше, чем он? Он нехотел видеть, как мне больно. Потом я поняла, что он видел, но ему казалось,что этой боли недостаточно. Он хотел, чтобы мне было еще больнее.

Я пыталась покончить с собой. Резала вены. К несчастью,домработница явилась раньше обычного. Меня откачали. И засунули в больницу.Врачи уговаривали меня смириться, объясняли, что моя смерть ничего в этой жизнине изменит и сына не воскресит. Ну почему они не понимали, что я не стремлюсьничего менять в жизни, она сложилась так, как уже сложилась. Я просто не хочуэтой жизни. Пусть она, такая, как сложилась, идет дальше без меня. Я не могубольше выносить эту боль…

В больнице меня держали полгода. Каждый день приезжал муж,привозил продукты, лекарства. И говорил. Я старалась не слышать, но ничего неполучалось. Через полгода меня выписали. Накачали какими-то препаратами.

Боль осталась, она никуда не ушла. Жить по-прежнему нехотелось. Изменилось только одно: я поняла, что у меня нет сил самостоятельнопокончить со всем этим. Полгода меня лечили гипнозом и добились-таки своего.Теперь я не смогу по собственному желанию прервать свою жизнь.

Я выходила на улицу и мечтала о том, чтобы меня переехалгрузовик. Или чтобы меня убил грабитель. Несколько раз я пыталась выскочить напроезжую часть, стояла на тротуаре и выбирала момент, когда поток машин будетсамым плотным, и в последнюю секунду понимала, что не смогу. Гипнотизеры, будьони прокляты! Они не убили мою боль, они не убили мою душу, зато лишили менявозможности самой уйти от невыносимого страдания.

Но сегодня этому придет конец. Уже совсем скоро. Сегодня явстретила Его.

Встретила случайно, на улице. Он подошел ко мне и спросил,как я себя чувствую. Он улыбался мне понимающей и сочувственной улыбкой. Яответила, что чувствую себя превосходно.

– Я вас понимаю, – сказал он. – Это былглупый вопрос, женщина в вашем положении вряд ли вообще что-то чувствует, кромеогромной всепоглощающей боли.

– Откуда вы знаете?

– Я все знаю. Разве вы еще не поняли?

И тут меня прорвало. Я увидела перед собой человека, которыйспособен понять. Который не собирается обвинять меня. Я говорила и говорила, яне могла остановиться, кажется, я при этом плакала, потому что потом обнаружилав руке насквозь мокрый носовой платок. Мы куда-то шли с ним, но я не виделакуда, мне было все равно. Главное – я могла говорить, не боясь, что меня сноваупрячут в психушку.

– Хотите, чтобы я вам помог? – спросил он, когда янаконец остановилась.

– Хочу.

Я не спросила, что он имеет в виду и как собирается мнепомогать, я просто нуждалась в помощи, нуждалась отчаянно, я готова была стоятьна перекрестке и орать: «Убейте меня, ну убейте же меня кто-нибудь!!!»

Отчего-то я была уверена, что он не врач, и помощь его – нев лечении и не в очередном гипнозе. Я поверила ему сразу, с первой же минуты,как только увидела его глаза. Я поверила, что он знает все, потому что… Потомучто он должен знать все. Этому не было логического объяснения. Просто я такчувствовала.

– И вы готовы поехать со мной?

– Да.

– Вы не спрашиваете куда?

– Мне все равно. Я хочу, чтобы вы мне помогли.

– И вы можете поехать со мной прямо сейчас?

– Когда угодно. Хоть сейчас, хоть завтра.

– А когда для вас лучше?

– Лучше прямо сейчас. Я больше не могу терпеть. Я невынесу.

Он внимательно посмотрел на меня и легонько погладил пощеке.

– Да, вы совершенно готовы. Теперь я это вижу. Что ж,поехали.

И вот мы едем. Я не знаю, куда он меня везет, но знаю, чтоскоро наступит конец. Мне становится легче, боль словно притупляется, японимаю, что терпеть осталось уже немного. Совсем немного.

УБИЙЦА

Итак, я перестал бояться смерти. И что же дальше? Живя влесу, можно заставить себя перестать бояться диких зверей, но это вовсе неозначает, что звери на тебя не нападут. Искоренив в своей душе страх смерти, ярешил только половину задачи. Вторая же половина состояла в том, чтобы умеретьдостойно.

По моим тогдашним представлениям достойная смерть – это смертьв собственной постели или в хорошей больнице, желательно во сне, чтобы немучиться и не понимать происходящего. Но это, так сказать, теоретически. Ибопрактически все выглядит не совсем так, как хотелось бы. Для того чтобы умереть«идеально», нужно не иметь никаких серьезных заболеваний, кроме слабойдеятельности сердца, тогда есть реальный шанс тихо скончаться во сне всобственной (в крайнем случае – в больничной) постели. К этому можностремиться, и существует достаточно высокая вероятность достичь желаемого.

Вести здоровый образ жизни, заниматься спортом, не пить и некурить, разумно питаться и устраивать разгрузочные дни, следить за весом,регулярно и добросовестно проходить диспансеризацию в ведомственнойполиклинике, не пытаясь отделаться от врачей коротенькой фразой «жалоб нет» ирассказывая им о любых проявлениях физического неблагополучия, дабы вовремяперехватить зарождающийся недуг, не дав ему развиться до размеров хроническогозаболевания.

Решение показалось мне простым и надежным, и несколько лет ясвято выполнял все, что необходимо для его реализации. Пока однажды, честнопожаловавшись врачу на периодически возникающие боли в желудке, не попал вгоспиталь для проведения гастроэнтерологического обследования. Этих двухнедель, проведенных на больничной койке, мне хватило для того, чтобы внестикоррективы в представления о достойном финале моей жизни. Во-первых, я понял,что ни о какой смерти в больнице не может быть и речи. Даже в самой лучшейбольнице. Я не принадлежу к руководству страны и не могу рассчитывать надействительно хорошие условия, а все остальные варианты никоим образом несоответствуют понятию «достойная кончина». Грязные санузлы, вонь, нищета,полупьяные санитарки, малограмотные врачи, нехватка лекарств, отсутствиемедицинской аппаратуры, лежачие и источающие смрад больные на соседних койках ив коридорах, скудная невкусная еда – вот удел тех, кто вздумал поболеть, недобравшись до вершин власти. И вдобавок ко всему – витающая в воздухе аурагоря, боли и страха. Конечно, я не хочу сказать, что в госпитале военноговедомства было именно так, нет, там было куда приличнее, но даже там мне былоплохо. А ведь я отдавал себе отчет, что при той жизни и той смерти, которые ясебе запланировал, умирать я буду престарелым пенсионером, и положат меня вовсене сюда, а в обычную горбольницу, на которые я уже насмотрелся, навещая поразным случаям родственников и знакомых. Но самое главное – я своими глазамиувидел болезни, соединенные со старостью. И представил на мгновение, что меняразобьет паралич, и нужно будет выносить из-под меня судно, и тот, комупридется это делать, станет морщиться от отвращения и желать мне скорееподохнуть. Кто это будет? Жена?