Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания - Федор Головкин

Флоренция, 18 июля 1817 г.

…Я хотел вознаградить барышню Лунину за то, что она распространила слух о моем красноречии[324]. Несмотря на стотысячный годовой доход, составляющий ее приданое в день ее свадьбы, ей еще не удалось выйти замуж. Двадцать три раза ей делали предложени, но ни разу ее отец (сумасшедший), ее мать (дура) и она сама не могли прийти к соглашению; недавно еще отказали князю Кампасса, испанскому гранду и красавцу мужчине. Поэтому я взял ее под свое специальное покровительство. Заметив. Что она влюблена в одного молодого человека[325], который, не обладая ничем кроме красивой внешности и крупного таланта к пению, не решался представиться Луниным, я просил г-жу д’Альбани сделать от его имени предложение; оно было принято, и все кончилось благополучно. Сегодня я, в качестве доверенного жениха, установил все условия, и через три недели будет отпразднована свадьба, кажется, на водах в Лукке.

От этого неожиданного счастья бедная девушка так охрипла, что я дрожу при мысли, что она вчера вечером могла иметь меньше успеха, чем обыкновенно. «Ах! В какое ужасное осиное гнездо вы меня толкнули», — сказала вчера вечером г-жа д’Альбани, — «до чего эти люди глупы. Как вы это можете перенести при вашем не особенно терпеливом характере! У меня закружилась голова и я, наконец, сама не знала, что говорю». Я не стану утверждать, что моя голова тоже не закружится сегодня утром, ибо отец в одно и то же время расточителен и скуп, нескромен и лжив, низок и противен; но я запасся храбростью, а мое общественное положение тоже окажется не вредным при переговорах с ним, ибо для того, чтобы повлиять на действительного статского советника Лунина требуется только поставить его лицом к лицу с величием и властью. Он мне вчера сказал: «Дорогой граф, устройте так, чтобы князь у меня пообедал, и я готов на все что вы хотите». Что Вы на это скажете, дорогая кузина, разве он не благороден?

Флоренция, 24 июля 1817 г.

Сегодня утром я имел большую радость. Я писал Вам о браке, готовящемся между Луниной и Риччи. Отец невесты требовал непременно, чтобы его зять был титулован, а жених принадлежал к одной из тех старинных аристократических фамилий, которые никогда не желали иметь титула. Но я решил устроить это дело, и только что получаю известие, что великий герцог Тасканский был настолько добр, что возвел жениха в графское достоинство. Его Императорское и Королевское Высочество выказал при этом такую милость и быстроту, которые меня глубоко тронули. Я пользуюсь отъездом Меттерниха, чтобы сообщить через него это счастливое известие в Лукку, так что г. Лунин узнает об этом завтра утром при вставании с постели.

Флоренция, 26 июля 1817 г.

…Принцесса Уэльская[326] более сумасбродна, чем когда-либо; она не дает покоя папе и кардиналу Консальви, чтобы они пожаловали Бергами Мальтийский крест. В памятной записке, которую она представила по этому поводу, она ссылается на довольно оригинальные примеры: на Риччио, любимца Марии Стюарт, и на князя Мира[327]. Нельзя было найти, ни среди живых, ни среди мертвых никого менее подходящего!

Мне сообщили некоторые любопытные подробности о ее связи с Бергами. Она просила генерала Пино рекомендовать ей хорошего курьера. Он прислал ей этого человека, присовокупив, что несмотря на его ум и храбрость, он считает своим долгом предупредить ее, что этот человек два раза судился и что во второй раз он его с трудом спас от виселицы. Это, однако, не послужило препятствием, и четыре небольших путешествия порешили его счастье. При первом он был только курьером; при втором он сидел рядом с кучером; при третьем — в карете и был допущен к столу; а при четвертом он уже очутился в постели[328] — и к тому же публично. Он любил играть на сцене, и на даче, где принцесса имеет свое пребывание, был сооружен театр и была составлена труппа, в которой приняла участие сама Ее Королевское Высочество. Весь Милан и Комо получили приглашения на это представление и там можно было видеть то, чего никогда никто раньше не видал, а именно: каждый раз, когда являлась принцесса, в сопровождении Бергами, им неистово рукоплескали, а всех остальных освистывали с остервенением. Это было до того смешно, что в следующие разы никто из знати не счел возможным прийти, и пришлось удовольствоваться зрителями из простого народа.

Луккские воды, 6 августа 1817 г.

…Хотите, чтобы я Вам рассказал анекдот, который меня очень развеселил? Вы, конечно, слыхали про принципы курфюрста Гессенского, который смотрит на все двадцать пять лет Революции как на вещь не существующую. Он восстановил все то, что ему раньше принадлежало в смысле прав и имуществ и предоставил всякому делать то же самое. При этом он нисколько не горячится, а действует с точным спокойствием и твердою решительностью. К одному генерал-лейтенанту, который достиг этого чина не при нем, он любезно обратился со словами: «Здравствуйте, господин капитан!» Больше всего досады ему причинила отмена кос в войсках, и он приказал, чтобы в течение трех месяцев каждый опять заплел себе косу, длиною не менее трех футов. Так как это невозможно было исполнить, то прибегали к двум способам, чтобы не ослушаться его приказания: одни привязывали искусственную косу к отросшим за это время собственным волосам, а другие прикрепляли косу к своим шляпам. Когда недавно стояла очень жаркая погода, все старались прохладиться, и занимавшие караул во Дворце сняли свои шляпы. Вдруг их предупреждают о приближении курфюрста; каждый хватает первую попавшуюся шляпу и все становятся в ряд, но в замешательстве фланговый, у которого уже была коса, взял шляпу, на которой была прикреплена другая коса, так что у него оказались две косы. Курфюрст это скоро заметил. Распустив караул он подзывает к себе флангового и, вынимая из своего кармана лундор, говорит ему со слезами на глазах: «Я знаю, что ты всегда мне был предан, я очень доволен твоею верною службою, но постарайся все таки не преступать моих приказаний!» Это как будто сочиненная, ради потехи, сказка, но я могу Вас уверить, что это взято из официального рапорта и совершенно достоверно. Согласитесь, что это новый род помешательства, который мог появиться только у немецкого князька, или у батальонного адъютанта…

Луккские воды, 9 августа 1817 г.

…У нас здесь гостит этот маленький Бартольди[329], прусский генеральный консул при всех итальянских Дворах, что вынуждает его быть в вечном движении, которое он любит, как свой элемент. Он все видит и все знает, ко всему прислуживается и старается быть полезным; словом, по моему мнению он несносен, но люди с положением щадят его на всякий случай… Это еврей из Берлина, который, будучи в Риме, крестился, но, ради оригинальности, насмеялся над Св. Коллегией и сделался реформатором. Об этом обращении зашла речь в большом обществе «Что это за обращение: — сказал один старик кардинал — господин Бартольди только переменил комнату в обиталище дьявола», — сказал один старик кардинал. — Вы, конечно, будете очень возмущены подобным изречением, моя дорогая кузина, но потом вы над этим посмеетесь, ибо в устах кардинала эти слова звучат очень красиво!