Кочевник - Сергей Алексеевич Ковалев

По его предположению, озвученные девушкой координаты находились именно там, что подтверждалось и логически. Вроде квадрат для поисков большой, но в погибшем мегаполисе только на телебашне имелась антенна, способная усилить радиосигнал и передать его на значительное расстояние. Достаточное, чтобы его услышали на Кумкольском месторождении. Только для этого необходима электроэнергия… Еле заметное движение лопастей ветряного генератора, установленного на втором ярусе смотровой площадки телебашни, указывало на то, что она обитаема.

– Ну что ж, придется туда сходить, чтобы ты уже успокоилась. Но давай договоримся сразу если там никого нет, ты не в Китай пойдешь, а вернешься в Луговой с нами.

Фань задумчиво нахмурила брови, несколько минут смотрела в пол и все же кивнула.

– Халашо. Если нет зывых, пайду с табой, куда гавалишь.

– Вот и договорились, Фания, – улыбнулся Шал, назвав ее на казахский манер. – Пошли.

Путь через разрушенный город занял несколько часов. Двигались неспеша, часто оглядываясь и посматривая вверх, чтобы не пропустить появление летающих тварей, чьи мелькающие силуэты он заметил в окно. Прошлая встреча с такой же птицей «счастья» в Жамбыльской степи чуть не стоила ему жизни, и повторять тот опыт не хотелось. Сейчас они стремительно проносились над разрушенными кварталами и направлялись куда-то на север, в сторону Бурундая.

В отсутствие противогазов пришлось соорудить намордники из футболки, что сняла Фань, натянув китель камуфляжа на голое тело, и в носу поселился стойкий запах женского пота. Шал понимал, что сильно они не помогут в случае чего, но надеялся, что дыхание немного защитят, когда гуляющий по улицам города ветер очередным порывом швырнет в лицо облако пыли и песка. А в нем могло скрываться все что угодно. И вообще, не помешал бы счетчик Гейгера, чтобы посмотреть, так сказать, для развития кругозора, насколько заражены места, по которым они вынуждены передвигаться. А то, может, уже пора просто лечь и ждать смерти? Ему-то ладно, только в радость будет, но девушке и ребенку умирать еще рано.

Маршрут приходилось выбирать осторожно, чтобы не приближаться к зданиям, с которых свисали плети зеленых растений. Недалеко от гостиницы прямо по месту, которое только прошли, промахнувшись всего на полметра, хлестнула длинная лиана. Резвая, оказывается, местная травка. По внешнему виду эта флора вроде бы отличалась от гадости, что присутствовала на вокзале, но по внутреннему состоянию навряд ли. Это было что-то такое же чуждое человеку, как и та плесень.

Шал планировал пересечь кварталы города по диагонали и выйти к северному склону горы, минуя увитые такой же неприятной зеленью здания, но мегаполис оказался изрезан широкими трещинами тектонических разломов, разделивших микрорайоны на островки почвы, на которых громоздились развалины домов. Извилистые глубокие каньоны убегали на значительные расстояния, и обходить их совершенно не хотелось. Для бессмысленных блужданий сил не было, нужно их беречь на обратный путь в Луговой. Поэтому пришлось сворачивать и постепенно двигаться к восточным кварталам.

Бинокль далеко не убирал, часто рассматривая искореженную местность и пытаясь узнать старые места – иногда это с трудом, но все же получалось. Какие-то из знакомых зданий выстояли, как одна из двух одинаковых шестнадцатиэтажек на Площади Республики, например. Правда, ее близнеца рядом уже не было. Пролом пересекал улицу Фурманова, упиравшуюся в городской акимат, и от второй высотки оставался только увитый зелеными лианами располовиненный металлический каркас, находившийся на другой стороне пропасти.

На их пути от железнодорожного вокзала к Кок-Тобе уже не раз попадались пересекавшие улицу трещины, и Шалу вдруг стало ясно, что предсказания некоторых сейсмологов сбылись. Особенно когда заглянул в провал за станцией Райымбек Батыра. Подземные толчки в мирное время случались довольно часто, и жители к ним давно привыкли. Трех- или четырехбалльные сотрясения почвы уже никого не пугали. К чему-то вызывающему досаду быстро приспосабливаешься и внимания потом не обращаешь, как и на назойливую муху. Все эти временные неприятности были связаны с Капчагайским водохранилищем, своим многомиллионным весом прижимавшим край тектонической плиты, где располагался город, к другой, соседней, в результате чего и случались привычные незначительные толчки. Какой силы произошли землетрясения, возникшие после удара ядерной кувалдой по этой плите, точно неизвестно, но гордости Республики больше не существовало. Ученые оказались правы. Тектонические разломы, проходящие под городом, действительно разрушили метро. На пятиметровой глубине виднелись покореженные ребра тюбингов алматинского метрополитена, полузасыпанные наметенным за много лет песком.

В одном угловом кафе, чистом и от плесени, и от всяких других неприятностей, устроили привал. Где-то послышались выстрелы, и Шал стал шарить биноклем по другой стороне широкого провала, выглянув в окно. Заметил движение и уже не упускал из виду фигуры в противогазах, стоявшие спиной к спине и держащие круговую оборону. Они отстреливались от грациозно двигающихся крупных кошек, атакующих людей без особой хитрости и пытаясь взять численностью. Невероятно! Тут все же есть живые люди. Зачем и откуда они сюда пожаловали? Что их привлекало среди развалин? Да хрен их знает! Может, они вообще тут живут с самого начала конца.

Шал думал, что люди не справятся с наплывом зверья, но, видимо, удача была на их стороне и они отразили нападение. По плавным, красивым движениям одной из фигур, из охотничьего ружья добивающей раненых кошек, понял, что это женщина. Ай-яй-яй, все-то неймется им, нет чтобы дома сидеть у очага, нянчить детей да дожидаться мужа. Нет, надо наравне с мужчинами бросать вызов разрушенному миру. Эмансипация гребаная до сих пор жива. Живучая оказалась, несмотря на то, что мир, ее породивший, давно рассыпался как карточный домик. Ладно, это их проблемы. В Каганате подобного нет, там мужчина главный, как и положено на Востоке. Азиатская женщина соблюдает приличия и на людях показывает полную покорность мужу, пусть эта покорность и заканчивается в стенах дома. Это ее территория, и женщина вправе там иногда повысить голос, но все равно джигит всегда остается прав. И как бы там ни было, исторически сложилось, что от женщин одни проблемы, которые решать приходится мужчине.

Он повернулся к сопровождавшей его «проблеме», устало присевшей на край мраморного стола. Мейрам устроился рядом на корточках и настороженно вертел головой по сторонам.

– Устала, что ли?

– Аха, – Фань обреченно кивнула, – и пить хатю.

– Мы все хотим, если тебе станет от этого легче. Мейрам, ты чего? Услышал что-то?

Мальчик сначала не отвечал, продолжая смотреть по сторонам и прислушиваться к звукам с улицы, потом тихо сказал.

– Звери рядом. Они прячутся и крадутся следом. Я не пускаю их к нам.

Шал внимательно посмотрел на мальчишку и поглядел в окна кафешки. Никого не видно, но иногда где-то раздавались вой, визг и шипение. Шаман что-то говорил о способностях ребенка, связанных как раз с животным миром. Но в чем именно они заключаются, он не понял, кроме того, что Мейрам легко приручает зверей. Все представлялось в привычном виде на уровне тех знаний, что получены еще до конца света. Ведь циркачи тоже умели общаться со зверьем. Странно, неужели Иргаш именно поэтому забрал пацана из Лугового? Хотел ручного мутантика? И это касалось не Мейрама в частности, хотя его измененный глаз тоже попадал в категорию мутации. Нет, именно живого, ручного мутировавшего волка или корсака, или кого еще там хотел атаман из пустыни и мог приручить этот ребенок?