Красный, белый и королевский синий - Кейси Маккуистон

Королева прокашливается.

– Все это… едва ли свидетельствует о том, как отреагирует вся страна, – говорит она.

– Господи Иисусе, мама, – обращается к ней Кэтрин, отпуская сына и инстинктивно вставая перед ним, чтобы защитить.

– Именно поэтому я не хотела, чтобы ты это видела. Ты слишком мягкосердечна при любых обстоятельствах, чтобы принять правду, Кэтрин. Большинство жителей этой страны все еще хотят жить так, как жили их деды.

Кэтрин резко выпрямляется и возвращается к столу. Это больше похоже на натянутую тетиву лука, чем на результат королевского воспитания.

– Конечно, хотят. Конечно же, чертовы кенсингтонские тори и гребаные сторонники Брексита не пожелают этого видеть. Дело совсем не в этом. Неужели ты так упорно намерена верить в то, что ничего не изменится? Что ничего не должно измениться? Мы можем создать настоящее наследие из надежды, любви и перемен. Не из того же всеми забытого дерьма и нудятины, которую мы толкали всем со времен Второй мировой…

– Ты не смеешь так со мной разговаривать, – холодно произносит королева, все еще держа своей старческой дрожащей рукой чайную ложку.

– Мне шестьдесят, мама, – говорит Кэтрин. – Можем мы отбросить сейчас условности?

– Никакого уважения. Ни капли уважения к тому, что свято…

– Или, возможно, мне следует поделиться опасениями со всем парламентом? – спрашивает Кэтрин, понижая голос и наклоняясь, чтобы произнести эти слова королеве прямо в лицо. Алекс узнает этот блеск в ее глазах. Он и не догадывался – он считал, что Генри досталось это от отца. – Знаешь, думаю, лейбористы уже достаточно устали от старой гвардии. Интересно, если бы я упомянула о тех встречах, о которых ты все время забываешь, или о названиях стран, которые ты не можешь правильно запомнить, быть может, они решили бы, что восемьдесят пять лет – это, пожалуй, достаточный срок, которого мог ожидать от тебя народ Британии?

Дрожь в руке королевы удваивается, но ее зубы крепко стиснуты. Комната погружается в гробовое молчание.

– Ты не посмеешь.

– Правда, мама? Хочешь проверить?

Кэтрин поворачивается к Генри, и Алекс с удивлением замечает слезы на ее лице.

– Прости меня, Генри, – просит она. – Я подвела тебя. Я подвела всех вас. Тебе нужна была твоя мама, а меня не было рядом. Я была так напугана, что начала думать, что, может быть, это к лучшему – держать вас за этим стеклом. – Она поворачивается к своей матери. – Взгляни на них, мама. Это не опора наследия. Это мои дети. И, клянусь своей жизнью и жизнью Артура, я свергну тебя с престола прежде, чем позволю им почувствовать все то, что заставляла меня чувствовать ты.

Несколько мучительных секунд комната находится в напряжении, затем:

– Я все еще не думаю… – начинает Филипп, но Би хватает чайник с середины стола и опрокидывает его прямо ему на колени.

– О, мне ужасно жаль, Пип! – восклицает она, хватая его за плечи и толкая к двери, попутно заикаясь и визжа. – Я ужасно неуклюжая. Знаешь, наверное, это все кокаин виноват – так повлиял на мои рефлексы! Пойдем-ка приведем тебя в порядок?

Она выталкивает его наружу, показав Генри большой палец через плечо, и захлопывает за ними дверь.

Королева смотрит на Алекса и Генри. Алекс видит это в ее взгляде: она боится их. Она боится угрозы, которую они представляют для того идеального лоска Фаберже, на который она потратила всю свою жизнь. Она в ужасе.

А Кэтрин не собирается отступать.

– Что ж, – произносит королева Мэри. – Полагаю… Полагаю, что вы не оставили мне выбора?

– О, у тебя есть выбор, мама, – отвечает Кэтрин. – У тебя всегда был выбор. Возможно, именно сегодня ты поступишь правильно.

Как только за ними захлопывается дверь, задыхаясь, они прислоняются к гобелену на стене, разгоряченные, смеющиеся, с мокрыми от слез щеками. Генри притягивает Алекса к себе и целует его, шепча:

– Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

Им плевать, услышит ли это кто-то еще.

Алекс уже по пути на взлетно-посадочную полосу, но вдруг видит ее, расписанную краской на стене кирпичного здания – яркое пятно на фоне серой улицы.

– Подождите! – кричит Алекс водителю. – Стойте! Остановите машину!

Вблизи это просто прекрасно. Высотой в два этажа. Алекс не может себе представить, как кто-то смог так быстро создать нечто подобное.

Это фреска, на которой он и Генри, запечатленные в виде Хана и Леи, стоят лицом друг к другу в нимбе ярко-желтого солнца. Генри весь в белом, в его волосах играет звездный свет. Алекс – как грязный контрабандист с бластером на бедре. Король и бунтарь, обнимающие друг друга за плечи.

Алекс делает фото на свой телефон и дрожащими пальцами набирает пост в «Твиттере»: «Никогда не говори никогда».

Пролетая над Атлантикой, он звонит Джун.

– Мне нужна твоя помощь, – говорит он и слышит щелчок ручки по ту сторону трубки.

– Что там у тебя?

Иезавель@Jezebel

СМОТРИТЕ: Лесбиянки на байках в Колумбии преследуют протестующих из баптистской церкви Вестборо вдоль Пенсильвания-авеню, и да, это выглядит так же восхитительно, как звучит.

bit.ly/2ySPeRj 9:15 PM 29 Sept 2020

Когда Алекс в первый раз оказывается на Пенсильвания-авеню в качестве сына президента США, он чуть не падает в кусты.

Он отчетливо помнит все, несмотря на то что весь тот день казался нереальным. Он помнит салон лимузина и то, как непривычно ему было ощущать кожу сидений под своими липкими ладонями. Он был еще таким нервным и совсем зеленым пареньком, прижавшимся к окнам автомобиля, чтобы поглазеть на толпу.

Он помнит свою мать с элегантным и строгим пучком на макушке. Она всегда ходила с распущенными волосами, будучи мэром, в первый день пребывания в Белом доме, в первый день работы в палате представителей, но в тот день решила их убрать, сказав, что не хотела, чтобы ее что-то отвлекало. Алекс думает, что пучок придает ей брутальности, словно если бы дело дошло до драки, она к ней готова, а в одной из туфель у нее припасена бритва. Она сидела напротив сына в пиджаке, лацкан которого сверкал золотым двадцатичетырехкаратным флагом, просматривая свои заметки для речи, и Алекс был так горд, что его чуть не стошнило.

В какой-то момент все изменилось. Эллен и Лео проводили к Северному выходу, а Алекс и Джун поплелись в противоположном направлении. Отчетливо он помнит несколько вещей. Свои изготовленные на заказ серебряные запонки в виде звездных истребителей X-wing. Крошечную царапину на западной стене Белого дома, которую он в первый раз увидел вблизи. Собственные развязавшиеся шнурки. Еще Алекс помнит, как наклонился, чтобы завязать их, и потерял равновесие от волнения. Помнит, как Джун схватила его сзади за пиджак, чтобы удержать от падения прямиком в колючий розовый куст перед камерами семидесяти пяти журналистов.