Ночь над водой - Кен Фоллетт

— Я тебе уже отвечала на него. — В глазах у нее появились слезы.

— Тогда докажи. Забудь о нем самом и о том, где он спит.

— Не собираюсь никому ничего доказывать. И прекратите оба этот идиотский допрос. Это не парламент, где идут дебаты.

— Конечно же нет! — раздался чей-то голос. Все трое обернулись: на пороге стояла Нэнси Линеан. Она выглядела очень привлекательно в своем ярко-синем шелковом халате. — Да будет вам известно, это моя комната. Что здесь, черт побери, происходит?

Маргарет Оксенфорд не знала, куда деваться от стыда, внутри у нее все кипело. Казалось, пассажиры не спускают с нее глаз, шепчутся друг с другом об ужасной сцене в столовой. Вот, теперь еще приходится отвечать за хамский поступок и бесцеремонное поведение отца, думала она, будто и так они от него мало страдают. Ужасно неловко сидеть с опущенными глазами, не смея никому посмотреть в лицо.

Конечно, Гарри Маркс выручил ее, помог хоть в какой-то мере сохранить достоинство. Как он ловко подбежал тогда, галантно предложил руку, задвинул стул… Это всего-навсего вежливый жест джентльмена, не более того, но для нее это был спасательный круг. Но отчего так ноет и щемит сердце? Почему из-за отца вечно приходится стыдиться? Она не могла найти себе места.

В течение двух часов после ужина в их купе стояла мертвая тишина. Погода за окнами окончательно испортилась, родители пошли переодеваться. Как только они вышли, Перси неожиданно произнес.

— Нам надо извиниться.

Она моментально подумала, что сделать это будет трудно, после того что произошло, можно даже нарваться на оскорбление.

— У меня не хватает смелости.

— Мы только подойдем к Гейбону и Хартманну и скажем, что нам очень стыдно за отцовский поступок.

Может быть, действительно стоит? Тогда хоть не будет дурацкого чувства вины.

— Отец жутко рассердится, если узнает.

— А кто ему скажет? Впрочем, мне все равно, пусть бесится, если сумасшедший. В последнее время он вообще перегибает палку. Я его больше не боюсь.

Маргарет задумалась. Неужели Перси говорит правду?

Еще ребенком он частенько повторял, что ему не страшно, но тогда он лукавил. Хотя теперь, кто знает — он уже не маленький мальчик.

А вдруг брат сейчас искренен? И вообще, нужно ли радоваться, что он перестает подчиняться отцу? Если мальчишку не сдерживать, его озорству не будет предела.

— Пошли, — торопил Перси. — Надо сделать это сейчас. Они в третьем отсеке — я проверял.

Но Маргарет все еще колебалась. Страшно идти к людям, которых оскорбил твой отец. Это может добавить им переживаний, что, если они предпочитают разом все забыть и не возвращаться к этому вопросу? Но, может быть, их мучает вопрос: а кто еще из пассажиров втайне согласен с отцом? Дельце-то ведь нешуточное, шовинистические идеи получают все большее распространение.

Маргарет решила идти. В прошлом она столько раз проявляла слабость и потом жалела о своем малодушии. Она встала, держась за спинку дивана, — сильно качало.

— Хорошо. Идем извиняться.

Она шла первой и немножко дрожала, хорошо, что все можно списать на качку. Через гостиную они прошли в отсек номер три.

Гейбон и Хартманн сидели слева напротив друг друга. Хартманн что-то с большим интересом читал, его длинная худая фигура слегка сгорбилась, коротко остриженная голова опущена, длинный нос упирается в страницу с какими-то математическими расчетами. Гейбон ничего не делал, просто смотрел в окно и, видимо, скучал. Он заметил их первым. Когда Маргарет остановилась возле него, ухватившись за спинку дивана, чтобы не упасть, он гордо выпрямился, приняв независимый и немного враждебный вид.

— Мы пришли извиняться, — быстро произнесла она.

— Удивлен вашей дерзостью, мисс. — Гейбон хорошо говорил по-английски, легкий французский акцент был едва заметен.

Маргарет не ожидала от него такой реакции, но не смутилась.

— Нам с братом ужасно стыдно за то, что произошло. Я восхищаюсь профессором Хартманном, вы знаете, я к вам подходила.

Хартманн оторвался от книги, кивнул ей. Но Гейбон никак не мог успокоиться, он все еще сердился.

— Таким людям, как вы, просто извиняться. — Маргарет уставилась в пол, мечтая провалиться сквозь землю: не надо было идти сюда. — В Германии сейчас много внешне добропорядочных интеллигентных людей, вполне состоятельных. Так вот, всем им ужасно стыдно, как вы изволили выразиться, за то, что там происходит. Но что они делают? Что, в самом деле?

Лицо Маргарет залилось румянцем. Ока не знала, что отвечать.

— Ладно, Филипп, — мягко сказал Хартманн, — успокойся. — Разве ты не видишь, что перед тобой молодежь? — Он взглянул на Маргарет. — Мы принимаем ваши извинения и благодарим вас.

— О, простите, я, наверное, сделала что-то не так?

— Все так, милая. Мы ценим ваш поступок. Видите ли, мой друг барон Гейбон еще расстроен, но он скоро успокоится.

— Тогда мы пойдем? — тихо прошептала Маргарет.

— Да-да.

Она повернула обратно.

— Ужасно сожалею, — совсем по-взрослому добавил от себя Перси и вышел вслед за ней.

Они поплелись в свой отсек. Дейви стелил постели. Гарри куда-то исчез, возможно, в туалет. Маргарет решила переодеться. Она вытащила свою сумку и пошла в дамскую комнату. У двери она встретила возвращающуюся оттуда маму. Ей очень шел ее коричневый халат.

— Спокойной ночи, дорогая, — бросила через плечо мать. Маргарет ничего ей не ответила.

В переполненной дамской комнате она быстро переоделась в свою хлопчатобумажную ночную сорочку, сверху надела недорогой махровый халат. Ее одежда выглядела скромно на фоне изысканного яркого шелка и тонкого кашемира других дам, но ей было почти все равно. Извинение не принесло ей облегчения, барон Гейбон прав. Слишком просто извиняться и ничего не делать.

Когда она вернулась в купе, отец с матерью были уже в своих кроватях, шторки задернуты, с полки отца раздавалось мягкое сопение. Ее постель была еще не готова, поэтому ей пришлось подождать в гостиной.

Она знала, что для нее есть только один выход. Надо уйти от родителей и начать самостоятельную жизнь. Она теперь окончательно в этом убедилась, но сразу же перед ней встанут проблемы — деньги, работа, жилье.

Миссис Линеан, приятная женщина, которая села в самолет в Фойнесе, опустилась рядом на стул, на ней был ярко-синий халат, под ним — черное неглиже.

— Пришла попросить глоток бренди, но стюарды сейчас заняты. А, ладно, ерунда. Посмотрите-ка вокруг. Забавно, не правда ли? Словно кто-то дурачится и решил устроить вечеринку в пижамах, ночь напролет в спальне звенят бокалы, и все ходят в домашнем платье.