Огонь Прометея - Евгений Гуляковский

Тем не менее он продолжил попытку.

Стена оказалась слишком толстой, и постепенно Глеб погрузился в нее полностью. Стены этого монастыря строили на совесть, из настоящего плотного камня...

Глеб чувствовал себя так, словно двигался в вязкой глине. Продвижение вперед, даже на несколько сантиметров, требовало от него предельного напряжения. Если бы он дышал, он бы уже давно задохнулся, но ему не нужен воздух...

В мутной среде, сомкнувшейся вокруг Танаева со всех сторон, не видно было ни зги, и им постепенно овладевала паника.

С трудом преодолев страх, Глеб продолжил упорное продвижение вперед.

Наконец мутная пелена перед лицом начала постепенно светлеть. Тогда он замедлил продвижение, чтобы неожиданно не оказаться внутри комнаты, разговор в которой оказался таким важным. Но как только он погрузился в стену, все звуки исчезли. Для того чтобы не потерять важную информацию, ему придется выглянуть!

Он сделал последнее, решительное движение, наклонил голову вперед, муть перед глазами начала рассеиваться, и перед ним высветилась длинная комната, устланная богатым ковром.

К сожалению, он не различал красок, чтобы полюбоваться ковром, и вдруг уловил себя на том, что его мысли постепенно теряют четкость.

«Зачем я здесь? Ах да, разговор, похищенный передатчик...» Двое сидят за столом, уставленным дорогими винами и закусками... Монастырский устав, насколько ему известно, запрещает принимать пищу в келье, но эти двое, очевидно, могут себе позволить пренебречь уставом.

Одного Глеб узнал сразу, это был «учитель фехтования», брат Миранд, который похитил у него передатчик. Второго Танаев видел впервые. Он постарался хорошенько запомнить его лицо, чтобы при встрече опознать своего нового врага.

Сделать это оказалось неожиданно легко, потому что человек, облаченный в синюю сутану, вдруг встал и не торопясь начал двигаться в сторону Танаева.

Его лицо, обрамленное рыжей бородкой, тонкие, презрительно изогнутые губы и глубоко запавшие глаза становятся все больше, постепенно заполняя обозреваемое Танаевым пространство, и Глеб лишь теперь понимает, что этот человек приблизился к тому месту в стене, где он находится. Глеб попытался сдвинуться назад, скрыться в стене — слишком поздно...

Голос этого человека, его слова, словно удары молотка, неожиданно обрушиваются на высунувшуюся из стены невидимую голову Танаева.

— Здесь дурно пахнет, брат Миранд! Нас не могут подслушать?

— Хотел бы я видеть того, кто осмелится за нами следить! Ты слишком осторожен, брат Левин!

— И тем не менее, я чувствую какой-то странный запах!

«Запах? Какой запах? — лихорадочно мечутся мысли в голове Танаева. — Астральное тело человека не может иметь запаха!»

Но Левин его чувствовал, чувствовал присутствие постороннего разума, и теперь уже не важно, каким из своих шести чувств он это делал.

Левин подошел вплотную к стене, внутри которой прятался Танаев, поднял правую руку и пробормотал какое-то заклинание.

Волна света пробежала по стене, от того места, где к ней прикоснулся монах. Тело Танаева пронзил удар, похожий на удар электрического тока — и навигатор едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. И тут же понял, что лишился этой возможности. Его тело окаменело, он не мог пошевелиться, не мог сдвинуться с места, ни на сантиметр!

— Так будет надежнее, брат Миранд, так будет надежнее... — пробормотал Левин, возвращаясь к столу. — Вы забыли сообщить мне о своих успехах. Мой отчет будет неполным без этих сведений. — Левин говорил с иронией, подливая в свой бокал розовое вино. Чувствовалось, что в иерархии темных сил он занимает гораздо более высокое положение и обращается к Миранду с легким презрением.

— Но мне нечего вам сообщить! Прошло слишком мало дней со времени вашего прошлого визита, высочайший! — Миранд вскочил и, согнувшись в полупоклоне, попытался пододвинуть к Левину дымящееся блюдо с жареным гусем, но тот небрежным жестом отклонил его угодливое подношение и продолжил тем же презрительным тоном:

— Не так уж мало! Почти два месяца! Или вы ждете, когда наступит лунное затмение и этот проклятый Александер обретет свою полную силу? Он вас уже заподозрил! Он обязательно подвергнет вас проверке, и весь план, который мы готовили так долго, провалится! Провалится по вашей вине!

— Этого не должно случиться! Я старался, старался как мог! Я завербовал двоих монахов!

— Один из которых уже сбежал!

— Здесь так трудно работать! У них нет секретов друг от друга, и это проклятое поле враждебной нам энергии высасывает из меня все силы! Я болен! С каждым днем я все сильнее чувствую приближение конца!

— Перестаньте стонать, брат Миранд! Вы в прекрасной форме, удалось же вам проучить этого негодяя, посмевшего бросить вызов нашему властелину! Ваши старания не останутся не замечены, вознаграждение уже ждет вас!

— Кому нужно это вознаграждение, если я умру?

— Вы знали, на что шли, когда согласились на эту миссию. Возьмите прибор, захваченный вами, и спрячьте в надежном месте, эта комната мне не нравится, здесь плохо пахнет... Я все время чувствую чье-то присутствие! Вы уверены, что за нами не подсматривают?

— Это невозможно! Охранные заклятия накладывал сам Деркок, когда был здесь с проверкой!

— Да. Он великий маг. Очевидно, на этот раз я ошибся. И все-таки, возьмите прибор и пойдемте отсюда.

— Почему бы нам сразу его не уничтожить?

— Потому, что ситуация может измениться. Потому, что с его помощью мы можем шантажировать федеральную тварь, потому, наконец, что мне приказано сохранить этот прибор и доставить князю для исследований. А нам с вами надлежит выполнять приказы!

Недовольно ворча, Миранд направился к полке, взял картонную коробку с таким желанным и таким недосягаемым для Танаева передатчиком и вышел, вслед за своим гостем, из комнаты.

Окаменевший в стене Танаев остался один.

Бывают состояния, в которых ощущение времени исчезает. Именно в таком положении оказался Танаев. Он не знал, как давно его враги покинули комнату, замуровав своим колдовством его астральное тело в стене настолько прочно, что даже мысли стали вязкими и тяжелыми, словно налились свинцом.

Он думал об ожидавшей его незавидной участи с болезненным равнодушием. В самом деле, какая разница, что произойдет с его телесной оболочкой, лишившейся своего содержания, и когда именно обнаружат в его келье бездыханный труп неудачника, осмелившегося замахнуться на задачи, недоступные простому смертному.

Но даже сейчас, в том отчаянном положении, в котором он находился, сквозь свинцовую тяжесть мыслей, запертых в замкнутой оболочке его астральной головы, пробивались досада и сожаление о том, что из-за его оплошности погибнут люди, тысячи ни в чем не повинных людей.