Белое солнце дознавателей - Тайга Ри

– Не разбирается.

Аудитория хохотнула разом – скучное занятие превращалось в забавное развлечение.

– Леди, просто признайте, что вы не разбираетесь…

– Не красиво, – перебила я громко. – Это – достаточное основание?

«Рябой» на миг потерял дар речи, а аудитория стихла, наблюдая. Шах… Шах просто молчал.

– Ваши схемы уродливы, – я показала на левую часть доски. – Если то, что мы создаем – это отражение наших мыслей и нашей личности, то…, - я сделала паузу, чтобы все оценили контраст между дознавателями, которые стояли внизу у кафедры. – Схема сира Таджо красива. Несовершенна, не хватает нескольких деталей, но… красива. А любая сира в состоянии оценить красоту.

– Не хватает деталей? – «Рябой» явно был задет. – Если леди действительно поняла, о чем речь, вот мел, прошу! – он стукнул белой палочкой о стол. – Прошу вас, леди! Покажите нам… совершенство и красоту ваших… мыслей.

Я молчала и думала.

Шахрейн в любом случае докажет свою теорию, не сейчас, так через десять зим. Докажет. Это было и это – будет.

Новая звезда – новые проблемы, стоит ли это того? Помочь или нет? Высовываться или нет?

Доказать теорию полностью я не могла и никто не мог. Никто не был Шахрейном. Но эти схемы я помнила отчетливо, он увешал ими весь дом, и даже в спальне были приколоты несколько больших свитков. Таджо говори, это помогает думать.

Эти псаковы схемы я ненавидела так же, как Шаха. Если не больше. Каждый завиток, каждую руну, каждую линию. Времени, чтобы изучить, было достаточно.

Я не могу доказать теорию полностью, но я могу – подтолкнуть. Шах говорил, что основная проблема в одном единственном показателе.

Один показатель – одна возможность для Таджо. Один показатель – и будем считать, что все свои долги перед ним я закрыла.

Шахрейн стоял ровно и совершенно расслабленно, как будто не его драгоценную теорию только что разнесли в пух и прах. Глаженная форма – ни единой складочки, застегнутая под горло. Значок «управления» приколотый на лацкан, строгая прическа, с широкой белой прядью у виска.

– Леди…выйдите к нам и покажите ваши мысли…нет? Тогда встаньте и займите место в другой части зала.

– …Блау трусы и всегда действуют исподтишка…

Шепот опять прозвучал отчетливо – на всю аудиторию.

– Просто превосходная акустика. Мое восхищение южным мастерам-архитекторам. – произнесла я громко и неторопливо поднялась, качнув головой ошеломленному Гебиону – я знаю, что делаю. – У леди действительно есть идеи, и леди готова их продемонстрировать.

Аудитория стихла, «рябой» был явно удивлен, и только Шахрейн оставался совершенно спокойным.

Я вышла в проход, поправила перевязь, и подхватив другой рукой юбки, начала неторопливо спускаться вниз, к кафедре – ступенька за ступенькой.

Ступенька за ступенькой.

Они хотели совершенства? Я готова им его продемонстрировать.

Я шагала вниз к кафедре и считала ступеньки. Раз-два-три.

Вести себя безупречно, Вайю.

Раз-два-три.

Не высовываться.

Раз-два-три. Ступеньки.

Буду наказывать тех, за кого ты взяла ответственность. Так говорил дядя.

О, Великий, почему дядя всегда требует практически невозможного?

Я считала ступеньки и неторопливо спускалась вниз – осталось всего два пролета. Рябой магистр улыбался, но глаза оставались холодными. Шах – молчал, облокотившись на стол, и следил за мной с прищуром – чуть подавшись вперед – явно не ждет ничего хорошего.

Что знают обо мне менталисты? Слишком мало и… слишком много. Что точно – Таджо считает меня непредсказуемой. Совершенно. А значит… я буду непредсказуемой.

У сир моего ранга всегда две маски. Одна – для всех, та, которую носят в обществе. И вторая… для тех, кто имеет право называть меня Вайю.

– Леди, прошу вас, – рябой менталист с хищной улыбкой протянул мне палочку мела. Лицо стало ещё уродливее и проще. Надо будет сказать, что улыбаться в обществе ему совершенно противопоказано. – Продемонстрируйте нам ваши выкладки и идеи…

Мел я взяла осторожно, тщательно следя, чтобы не коснуться чужой руки даже кончиками пальцев.

Схемы всплывали в голове так же четко, как будто это было вчера. Вектора, фокусы, узлы плетений, и даже показатели, которые прописывать я не собиралась – сира моего возраста просто не может знать этот раздел менталистики. В Академии это дают на третьем и четвертом курсах, и только основы в урезанном варианте.

Что может знать провинциалка, которая получила домашнее обучение, и никогда не покидала предел? Провинциалка, которую готовили на факультет целительства, наставником которой был Светлый? То, что меня не учили основам менталистики – знают все. Дядя до Ашту был категорически против отставных дознавателей дома.

– Леди… – начал магистр мягко, наблюдая за моими колебаниями, – вы имеете право передумать. Если… вы изменили мнение… достаточно просто занять место в правой части зала, – закончил он победно.

Я покрутила палочку между пальцами и решительно шагнула к схеме номер три. Мел соскользнул с доски, хрупнул и сломался пополам, усыпав руки крошевом.

– Какая досада, – цокнул рябой, и выдвинул ящик стола. – …но запас мела в Академии просто замечательный….

– Леди сложно чертить левой рукой, – прохладный голос Таджо звучал ровно. – Не стоит утруждать сиру.

– Но…

– Не стоит, – Шах надавил голосом в ответ на возражения Рябого, и в аудитории, казалось похолодало – хотя артефакты тепла и так работали прекрасно. – Утруждать. Сиру. Леди, прошу.

Жест Таджо недвусмысленно указывал в сторону ярусов, почти доверху заполненных будущими учениками. Выражение лица было невозмутимым, но глаза полыхнули: «Леди стоит послушаться. И уйти отсюда».

Шахрейн – сволочь. «Если тебе страшно, тяжело, или ты в беде, позови меня по имени. Позови мысленно, и я приду. Приду, чтобы защитить тебя».

Так он сказал.

Псакова продажная сволочь. Мерзкая псакова продажная сволочь. Я – звала, кричала, просила, умоляла… но ты не пришел.

В этой жизни я больше не собираюсь верить Таджо Шахрейну. Но собираюсь помочь ему.

– Благодарю, – ответила я сразу обоим, и забрала новую палочку у Рябого. – …за заботу. Леди справится.

Чертить левой рукой было немного сложнее, но каждый, кто тренирует плетения с детства, хорошо владеет обеими. Правда Фей-Фей не согласилась бы – у каждого мастера-живописца только одна ведущая рука. Рука, которая творит истину, и рождает чудо.