Демидовский бунт - Владимир Буртовой

– Ты, што ль, за старшего над ними? – сурово спросил пожилой, лет шестидесяти есаул. Он щурил серые усталые глаза от встречного дыма сырых дров в костре. – Не дюже схож на атамана нарядом, инда вести с собой зазорно.

Арапов мельком глянул на свою одежонку – черный полушубок, штопан уже на локте и на плече, изношенные порты, вправленные в валенки. Да, обличье что ни на есть мужицкое. Зато на есауле добротный полушубок, поверх – шелковый алый пояс, а за поясом и того богаче сабля, явно с убитого офицера. Илья Федорович всмотрелся в заросшее лицо есаула, увидел серые впалые глаза, крупный прямой нос, и что-то знакомое, давно виденное встало в памяти. Возникло ощущение, что когда-то он встречал этого или весьма схожего человека.

«И не диво, – подумал Илья Федорович, – столько лиц промелькнуло за минувшее время! Надобно потом на досуге поспрошать есаула, из каких мест он. А теперь-то к чему я понадобился?»

– На ратное дело пришел нас кликать? – обрадовался Илья и встал с низенького чурбачка. – Так мы готовы в одночасье. Что толку бока греть, а спину студить, под ветром сидя.

Есаул огорошил ответом:

– Не у меня, а у государя Петра Федоровича к тебе дело. Шагай за мной не мешкая!

Ноги едва не подкосились у Ильи Арапова: как услышал такое, так и обмер, плеть уронил в истоптанный снег.

– Шуткуешь, казаче? – только и нашелся переспросить посланца, поднимая плеть со снега.

– Не ряженые мы с тобой, чтоб балаганить. Сказано – государь кличет в военную коллегию, – и, припадая на правую ногу, пошагал вдоль заснеженной и унавоженной конским пометом улицы к лучшему в Берде дому-пятистенку с голубыми ставнями. Арапов шел и, кроме широкой спины есаула и алого пояса на полушубке, ничего не видел. В голове подранком билась тревожная мысль – как проведал об нем государь Петр Федорович? Зачем кличет? Да еще в военную коллегию! Знал, что не спускает он промашек своим полковникам и атаманам, крут и скор бывает на расправу, ежели кто ослушается или что сотворит непотребное.

«Господи, какой же за мной грех? – казнил себя догадками Илья Арапов. – Не воинский начальник я, чтоб в сражении обмишулиться, и не разбойничал, провиант добывая бузулукцам…»

С тем и вошел в просторную горницу, полную государевых сподвижников. Есаул не отважился сопровождать его дальше крыльца со стражей. Никого толком не разглядев, едва не у порога Арапов рухнул коленями на пол, затоптанный и в мокрых пятнах от подтаявшего с валенок снега.

– Зван и явился, батюшка-государь, раб твой Илья Арапов, – а глаза поднять не осмелился, чтобы взглянуть в лицо государя Петра Федоровича. Да и как, ни разу еще не видев вблизи, распознаешь его в такой, почти одинаково разодетой толпе казачьих атаманов, полковников и генералов? Еще оконфузишься да отведаешь плетей…

Будто откуда-то с высоты послышался густой и чуть насмешливый голос:

– Будешь-то чей, казак? От какого барина сбежал под мое знамя? Кому прежде служил?

Илья Арапов ответил не раздумывая:

– Не было у меня законных хозяев, государь-батюшка, а сидели на моей шее лихоимцы. В отрочестве – Демидов Никита, что в Калуге заводы содержит, до нынешних дней – новопосаженный помещик бузулукский Матвей Арапов, из бывших неплюевских толмачей. Он дал согласие платить за меня подушный оклад, когда приволокли меня, пойманного без бумаг, к начальству Оренбурга. По нему и писался Араповым. Твой я теперь, государь, и готов по гроб верой-правдой служить.

Государь поднялся с лавки, двинул ее ногой, чтобы не мешала, обошел вокруг длинного стола с бумагами и картой. На середине стола Арапов приметил громадную из серого мрамора чернильницу в виде сидящего льва с открытой пастью, а в пасти той – три заточенных пера белого гуся.

– Ну-тка, покажись, каков ты?

Илья вновь оробел, замешкался встать, и тут же чья-то крепкая рука не слишком ласково потянула его за воротник – затрещали суровые нитки. Спасая полушубок, Илья Арапов проворно поднялся. Ростом он мало что ниже государя оказался, да и годами, пожалуй, вровень будет. Но у Петра Федоровича борода – будто смоляная, на которую в пору бабьего лета успело прилепиться с десяток-другой серебристых паутинок. И глаза темные, пронзительные, а в уголках глубокие морщины – отпечаток жизненных невзгод.

«Не солгать такому, вмиг прознает, ведун черноглазый! – У Ильи Арапова испарина выступила на висках. – Но каков за мной проступок?» И он, не дрогнув, выдержал взгляд государя, только руки выдали волнение, комкали лисью шапку, не зная, куда ее сунуть.

– Сказывал мне атаман Андрей Афанасьевич Овчинников, что смел ты в сражениях. И будто разум добрый имеешь, очертя голову не кидаешься, словно бык на красную тряпку. То весьма похвально. Дам я тебе, Илья Арапов, атаманское звание, дам и свой именной указ к народу. И ехать тебе с дюжиной казаков, что под началом есаула Кузьмы Аксака, на взятие крепостей Самарской линии. Возьми бузулукцев, кои с тобой в Берду прибежали. И быть тебе, атаман, накрепко на Волге в городах Самаре и Ставрополе. Да недреманно следить каждый шаг вражеских войск и меня об их появлении уведомлять не мешкая, ради бережения главной моей силы здесь, под Оренбургом.

Государь стоял перед высочайше пожалованным атаманом, широко, по-мужицки расставя сильные ноги в добротных сапогах. Руки положил большими пальцами за туго стянутый на талии желтый пояс.

«Вона как получилось, – подумал Илья Арапов, сдерживая радостный вздох. – Не на казнь позван, а милостью отмечен!»

– Страшишься, атаман? – И глаза Петра Федоровича посуровели: заметил, как сменился в лице новый атаман.

– Нет, государь, страха в душе не имею. Давнее вспомнилось теперь, отжитое и отболевшее. Тому двадцать лет назад с беглым монахом прошел я почти всю Русь, от Калуги и за Алтайский Камень. Видел много горя и много раз слышал, как сетовал народ: нам бы атамана башковитого и зоркоглазого! Отыскали бы заветное Беловодье, землю вольную, боярам неведомую, да и зажили бы там счастливо. Не было в Ромоданове тогда такого атамана, и не открылась мужикам желанная воля. С тобой, государь, верую – нашли бы!

Петр Федорович потеплел взглядом, неожиданно положил тяжелую руку с золотым перстнем на левое плечо Арапова.

– Вон ты каков! То славно, атаман, что душою непокорен и к воле устремлен. Верю, служить мне будешь честно, а я о тебе озабочусь вниманием и лаской… Довелось и мне в годину скитаний не единожды слышать о свободной земле, Беловодье. Да другая дума на сердце легла… Говоришь, атаман, что прошел всю Русь? Стало быть, очами своими зрил, сколь много исходит из-под земли родников народного гнева. И вот когда сольются те родники в ручьи, ручьи – в реки, а реки стекутся в море – вот тогда и пробьет заветный час, и будет на всей Русской земле желанное Беловодье, царство мужицкое!

Нестройный одобрительный говорок государевых соратников на время прервал речь Петра Федоровича. Он легко тряхнул Арапова за плечо, заставляя атамана поднять глаза, не робеть от оказанной милости.