Заначка Пандоры - Виталий Сертаков

Юджин видел и то, о чем Бобер не догадывался. С противоположной стороны круга, вплотную к озеру, сбегала другая дорога, и по ней также двигалась военная техника. Лесной массив замыкали в кольцо. Еще час, максимум два — и русские не смогут вырваться. Пеликан и Лис мирно беседовали под деревом, как двое старых приятелей. По крайней мере со стороны их встреча выглядела именно так.

Ковальский попытался снова отыскать Большого П. На сей раз ему это почти удалось, и результат поверг Юджина в ступор. Он явственно ощутил остаточный шлейф! Такого не могло быть просто по определению, профессор никогда не проявлял даже зачаточных способностей рецептора. Впрочем, за последнее время выяснилось, что рецепторов на планете гораздо больше, чем фиксировали датчики. Юджин устроился поудобнее, закрыл глаза и проверил еще раз. Вне всякого сомнения, он настроился на волну Пендельсона. Точнее, на след от волны, самого профессора он так и не вычислил. Юджин отстранился от всего остального, отключил обычные органы чувств.

Он не слышал больше пронзительной музыки джунглей, прекратил слежку за Лисом и изо всех сил ухватился за тонкую, еле заметную энергетическую нить.

Это был Пендельсон и в то же время не совсем Пендельсон. Среди понятных и знакомых составляющих, среди незримых флюидов, определяющих личность профессора, Юджин улавливал нечто совершенно чуждое. Ковальский не сумел бы передать словами, что именно показалось ему чужим. На расстоянии он распознавал людей не по росту или цвету глаз, а совсем по иным, более верным признакам. Остаточный шлейф профессора походил на могучий хвост зеленой кометы, соприкасающийся с сотнями других, похожих, но более слабых образований. При этом в состав «хвоста» вплетались темные нити, похожие на присосавшихся пиявок…

Ковальский сконцентрировался настолько, что почувствовал запах крови: очевидно, не выдерживали мелкие сосуды в носу. Но когда он почти подобрался к отгадке, когда сумел вычленить из сумятицы мирового эфира то, что пожирало Пендельсона, до его ушей донеслись два коротких хлопка. Юджин потерял равновесие и свалился с поваленного ствола спиной назад.

Он не сразу понял, что произошло и где он находится. Сначала Ковальский решил, что напоролся позвоночником на что-то острое. Он даже не мог как следует вдохнуть. Вокруг не было ни Пеликана, ни его подручных. Вся троица словно растворилась в лесу.

А потом он, кряхтя, поднялся и увидел Лиса. Герман лежал совсем недалеко, лицом вниз, и в спине его зияли две аккуратные дырки.

РОЖДЕНИЕ БЭТМЕНА

РОБЕРТ

Я подозвал Дуську и угостил ее летучей мышью, их тут ночью орава носится. Не знаю, почему я так придумал ее назвать. Очень уж смешная оказалась и боязливая. Мышку схрумкала в один присест, улеглась и давай бока вылизывать. Я думал, от нее разить будет, как ото львов в зоопарке. Ничего подобного. Настоящая кошка, только крупнее и боязливей, чем домашние. Я еще пару птичек усыпил, чтоб детишкам отнесла. Странное дело: поняла, зацепила в пасть — и одним прыжком на дерево. «Не вздумай, — кричу, — сама сожрать, больше тогда не проси». Вернулась потом, скалится на огонь. К костру так и не подошла, покружила, покружила — и в сторону. Женька за своих птичек слегка разволновался, когда я оцелота приручал. Он еще раньше сразу троих прикормил, пестреньких, размером с голубя. Правда, сперва на карибу замахнулся, но так и не дозвался. А ведь я и сам слышал — олени где-то неподалеку — мамашка и маленький.

— Я тоже в детстве о ручном тигре мечтал, — поделился Женя. — Чтобы, когда я иду с ним, все меня боялись, а девчонки просили его погладить. Ты ее хочешь с собой забрать?

— Не прокормлю. Да и некуда…

Тут мы притихли, потому что снова на ту же стенку наткнулись. Некуда пока идти-то…

Юджин тихонько поднялся, поправил на Германе одеяло. Тот по-прежнему был белый, как кусок мрамора. Губы ввалились, лоб в поту. Но, по крайней мере, перестал метаться. А то дергался вначале, мы его никак удержать не могли. Здоровый, черт, жилистый, и откуда только силища такая прет! Мы на Геру всё, что нашли, накидали и подстилку постарались потеплее соорудить. Одеял нам много надарили, пледов всяких автомобильных. Про аптечки и говорить нечего, целая батарея вокруг стоит. Тетки, которые от Инночки шли, специально к машинам своим не поленились сбегать: два часа туда, два — обратно. Куча теплого тряпья собралась. Многие помочь порывались, отбуксировать Герку предлагали, санки какие-нибудь построить, но он очнулся и не позволил себя трогать. Нет — и всё. Ну, не хочет, и не надо, черт с ним!

Сначала ведь как было? Юджин его на себе через весь лес волок. Я, когда услышал, чуть в костер не свалился. Побежал им навстречу. Зрелище страшное. У Лиса вся спина от крови красная стала. Я такого никогда не видел. Я и представить себе не мог, как это жутко, когда из человека жизнь выходит. А жизни в нем оставалось тогда на пару вздохов. Инка бросилась за мной. Кое-как дотащили Лиса до поляны.

— Сделай что-нибудь! — кричит Юджин Инне. — Помоги ему!

И на колени упал. Глядит на нее, как на волшебницу, сам весь в крови перемазанный.

— Это я виноват! — кричит. — Я не уследил за ним! Я просил его не ходить! Я говорил ему!

Вокруг люди сидят, человек шесть тогда собралось. Они тоже с мест вскочили, глаза у всех шальные. Видать, процесс в самом разгаре был, не поймут, где они и что с ними происходит. Нам бы в тот момент хотя бы парочку обученных, глядишь, всё иначе бы повернулось. Может, откачали бы Герку как-нибудь. Но не судьба, одни новенькие. И, как назло, ни одного врача. Из нас самым грамотным медиком как раз Гера-то и был.

— Я не знаю! — кричит в ответ Инка. — Я не умею! Давайте вместе, давайте перевяжем его!

Принялись мы перевязывать, смех и грех. Из меня медсестра, как из Инки борец сумо. Но странное дело, стоило нам троим вокруг Геры сгрудиться, стоило начать его ворочать да тряпками обкладывать, как истерика закончилась. Уж не помню, кто первый догадался, а только прекратили мы свои потуги. И слава Богу, что прекратили, еще задушили бы его ремнями ненароком. Мы просто положили ладони ему прямо на раны. Я спереди, Женька с Инной сзади. Я потом уже понял: это даже хорошо, что обе пули навылет прошли. И еще. Юджин мне после объяснил. Если бы пульки со смещенным центром тяжести были, никакая бы наша терапия не помогла. А так мы хоть кровь остановили. После чего я упал и минут десять не мог подняться, так голова кружилась. И Юджин зеленый весь стал.

Сидим вокруг Лиса, языки набок, и дышим, как собаки загнанные.

— Пульс есть? — спросил Ковальский.

Сам, видать, прикоснуться боится. Я попробовал найти у Геры пульс, но никакого пульса не обнаружил. Тогда Инка прижалась ухом к груди раненого, прямо туда, где пузырилась сквозь черную корку кровь, и прислушалась.

— Стучит? — спросили мы дружно.

— Стучит. Неровно только, но стучит, — она всхлипнула.

Честно скажу, гадкая у меня в тот момент мыслишка пробежала. Вот, лежит абсолютно чужой для нее мужик, готовится коньки отбросить, а жена моя по нему ползает и рыдает, не стесняясь. Словно он ей брат родной. Я не ревновал, я просто озадачился: а меня бы она вот так оплакивала или нет? Она, когда от меня в Берлине свалила, не больно-то заботилась, что со мной и как я жить без нее буду. А если б я с балкона выбросился или уксуса напился с горя?