Богам – божье, людям – людское - Евгений Красницкий

– А-а! – нашелся Елизар. – Надо в округе пошарить, мало ли кто-то из ляхов уцелел и затаился!

– Верно, молодец!

– Рад стараться, гос…

– Отставить! – Мишка снова махнул рукой на Елизара. – Ну надо же различать: когда по-строевому разговаривать, а когда обыденно. Я, кстати, теперь вас все время звать буду, когда понадобится, вот как сегодня, с кем-то важным потолковать. Вежество понимаете, собой благообразны… и вообще подходите.

Братья дружно потупились и зарумянились.

– Так, с Яковом разобрались. А Андрей? – Мишка выдержал паузу, но братья молчали. – На погосте постороннего народу полно, отроки с погостными ратниками друг на друга неласково смотрят, опять же ляхи добычи натащили…

– По погосту дозором ходить! – чуть не хором отозвались Елизар и Елисей.

– Верно! А что еще я им всем приказать должен был? Не догадываетесь? А кто тут сейчас слюнки глотает, на стол глядя?

– Покормить отроков… – догадались братья, а Елисей еще и добавил: – Только в очередь, чтобы служба без перерыва была… А… господин сотник, так это ж… голова лопнет все упомнить… и людей выбрать…

– А это, ребятки, моя плата за сотничество. Ну, так: пленники, ляхи, погостные… гм, вояки, наши отроки… еще что? Думайте, думайте! Поесть, кстати, тоже можете, только мед не трогать, вон квас есть…

Мишка сидел на берегу Случи, недалеко от стоянки отбитой у ляхов ладьи. Без доспеха, простоволосый, босой – пленник среди нескольких десятков других пленников, только вот не лежат в траве рядом с обычными пленниками взведенные самострелы. Опричники и пара десятков лесовиков (в основном женщины) изображали из себя захваченных ляхами жителей Погорынья, приведенных за какой-то надобностью на берег. Охрану представляли собой два пленных ляха – при оружии, но наконечники на копьях держались у них на честном слове, а крестовины мечей были накрепко привязаны к поясам. Поджидали вторую ляшскую ладью, спускавшуюся по течению к Княжьему погосту, о приближении которой загодя известила разведка.

* * *

Дед Мишкины действия во время освобождения Княжьего погоста как бы одобрил – по крайней мере, не обругал. Особенно в подробности вдаваться не стал и прокомментировал всего два момента: поединки с ляхами и разговор с лесовиками.

По первому пункту ни хулы, ни одобрения не высказал, а лишь поинтересовался у присутствующих при разговоре десятников, можно ли что-то засчитать Мишке в счет серебряного кольца. Одного ляха десятники решили засчитать, а вот второго нет – как Мишка его убивал, никто не видел. Дед с их мнением согласился, а ворчание десятника Фомы, что не надо бы и одного засчитывать, потому что это видели только сопляки, проигнорировал, озадачив внука вопросом:

– Ну и как дальше будешь?

– Рано мне еще в такие игры играть, – честно признался Мишка. – От одного хорошего удара с ног валюсь… и вообще, силы во мне еще настоящей нет, а на одной ловкости не всегда выкрутишься. Так что, только если другого выхода не будет, а сам не полезу.

– Тьфу, чтоб тебя! – возмутился Корней. – Мысли, что ли, читаешь?

– Чего тут читать-то, деда? Как подумаю, что кто-нибудь из моих ребят вот так же полезет… хоть на луну вой! И ведь не уследишь же за каждым, особенно теперь, когда я сам же дурной пример и показал!

– Кхе! Вот именно! Показал… во всей красе! Раньше подумать не мог?

– Не мог! Иногда, чтобы нужные мысли в голове появились, по ней постучать надо.

– Не разговор с тобой, Михайла, а одно мученье! Нарочно, что ли, то, что я сказать должен, заранее говоришь?

– Да я, деда…

– Ладно! Дальше излагай.

Беседа с лесовиками деда заинтересовала очень сильно. Он заставил Мишку пересказать ее насколько можно дословно, несколько раз возвращался к разным эпизодам, но определенного отношения к произошедшему не высказал. Десятники тоже слушали внимательно, Фома снова попытался было поворчать, но его быстренько заткнули.

Саму же операцию по освобождению Княжьего погоста Корней оценил не очень высоко:

– Меньше полусотни ляхов, да еще и между собой перегрызшихся… могли бы и быстрее управиться! Не надо было вообще погостных охламонов на ляхов напускать – пускай бы одни убегали, а другие догоняли. Выждали бы, пока они все из усадьбы выскочат да промеж себя хлестаться начнут, и добили бы оставшихся!

– Да кто ж знал, деда?..

– Теперь будешь знать и в другой раз не промахнешься! А всего в твоем возрасте знать невозможно, какие б тебе книги читать ни довелось – жизнь… она такая, что ни в книгах, ни в былинах… Кхе! Иди-ка ты, Михайла, спать, отроки-то твои уже дрыхнут, всю ночь ведь суетились. Э-э, погоди, дай-ка и я с тобой схожу, ты где лечь-то собираешься?

На то, что Корней собирается укрыть внучка одеяльцем и спеть ему колыбельную, Мишка конечно же не рассчитывал, но и оплеухи, сразу после того как за ними закроется дверь, тоже не ожидал, однако получил. От второй затрещины ему удалось увернуться, но потом пришлось терпеть, поскольку приказ: «Стоять! Приказываю стоять! Смир-рно!» – дед произнес таким тоном, что ослушаться было невозможно.

Корней еще дважды попотчевал внука с обеих рук, а потом (было заметно, что с трудом сдержался) отошел в сторону, опустился на лавку и только тогда взялся объяснять причину наказания. Как ни странно, в голосе его превалировала не злость, а горечь, даже, как показалось Мишке, обида.

– Я-то, старый дурак, обрадовался, когда ты урядникам запретил болт на самострел накладывать. Вот, думаю, наконец-то Михайла смысл начальствования понял, теперь перестанет сам во все дырки лезть! А ты? На кой тебя в усадьбу понесло? И не говори, что ребята без тебя не управились бы! Степка-то сообразил еще пятерку вам на помощь привести!

А если бы ты не в усадьбе был, а снаружи? Ведь мог же все три десятка отроков через ворота внутрь послать, раз уж там проход удалось расчистить! Все лучше, чем как собакам на забор кидаться! А в тридцать самострелов… да еще с ребятами, обученными в тесноте драться, вы бы ляхов перещелкали, те бы и охнуть не успели! Но для этого тебе надо было снаружи быть и командовать, а ты по-дурному внутри голову подставлял!

Так что все трое убитых – на твоей совести! И не гляди на меня так! Наверняка ведь думал, что трех мальчишек за добро боярина Федора отдать пришлось! Ведь думал же? Ну, чего молчишь? Думал? Признавайся!

– Думал, деда… Потом понял, что цена гораздо выше, потому такой разговор с дреговическими старейшинами и устроил. Треска этот… непростой муж, я так думаю…

– Непростой? – перебил Корней. – А ты что, простой? Княжий погост под свою руку взять, пусть и на время, это, по-твоему простота?

– Под свою руку? – Мишке даже и в голову не приходило взглянуть на произошедшие события с такой точки зрения. – Я как-то и не думал…