Колдун из Салема - Вольфганг Хольбайн

Наконец ее рука провалилась в пустоту, и тогда, осторожно вытянув вперед ногу, она нащупала нижнюю ступеньку какой-то лестницы. Дженни в сомнении замерла на месте, взглянула еще раз широко раскрытыми глазами в темноту позади нее, а затем, повернувшись, начала осторожно подниматься по невидимой для нее лестнице.

Через некоторое время она увидела свет. Это был всего лишь тонюсенький лучик бледного света, пробившийся из-под какой-то двери, но это был дневной свет.

Дженни пошла быстрее и наконец-то добралась до верхней ступеньки, подгоняемая страхом, охватившим все ее существо. Когда она подошла к двери, ее сердце колотилось, а по всему телу выступил липкий холодный пот.

Дверь оказалась запертой.

Дженни вскрикнула от страха и разочарования, отчаянно затарабанила кулаками по двери, а затем отпрянула назад. Ее охватила паника. Резко обернувшись, она поскользнулась на влажном каменном полу и чуть было не упала, лишь в самый последний момент сумев удержаться за стену. От основания лестницы до нее донеслись какие-то звуки. Ей показалось, что она слышит шарканье шагов и шорох семенящих маленьких волосатых ножек… черных ножек, покрытых тонкими, похожими на проволоку волосками… паучьих ножек… сотен тысяч паучьих ножек, осторожно крадущихся к ней… поднимающихся вверх по ступенькам, словно черная колеблющаяся волна… медленно… медленно, но неудержимо…

Затем она отчетливо услышала шаги.

Это были тяжелые шаркающие шаги, словно кто-то тащился из последних сил по каменному полу. У нижних ступеней лестницы появилась черная расплывчатая тень человека. Этот человек остановился и медленно поднял голову.

Сердце чуть не разорвалось на части: она узнала его лицо. Оно было искажено, покрыто гноящимися ранами, вместо глаз виднелись пустые черные глазницы, вместо рта — рваная рана. Но, несмотря на все это, Дженни узнала это лицо.

Это было лицо Чарльза…

Она замерла от ужаса. Не в силах даже пошевелиться, она смотрела, не отрываясь, на еле узнаваемое лицо Чарльза, смотрела, как он медленно, словно каждое движение требовало от него огромных усилий, поднял руки и протянул их к ней. Из его рта вырвался жуткий приглушенный звук.

— Дженни… — почти шептал он. — Не бросай меня. Вернись, Дженни!

Дженни пронзительно закричала. Она повернулась к двери, еще раз ударила по ней кулаками, а затем изо всех сил, с размаха навалилась всем телом на подгнившие доски двери.

Дверь, треснув, поддалась и наконец вывалилась наружу. Дженни, не удержавшись на ногах, полетела вперед вместе с кусками разломавшейся двери и упала на руки и колени.

Теперь она была свободна!

Ей навстречу подул теплый, но неприятно дурманящий ветерок. Над головой простиралось странное, неестественно голубое небо, в центре которого висело громадное, почти белое солнце, похожее на слепящий злобный глаз. Дженни, не обращая на это никакого внимания, поднялась на ноги и зашагала вперед, подгоняемая одним-единственным желанием — уйти подальше от этого ужасного дома, как можно дальше, дальше, дальше…

Она побежала по покрытой гравием дорожке, оглядываясь назад. Дом, словно черный молох, высился позади нее, на фоне неба похожий на мрачное сверхъестественное существо, состоящее из черноты и страха. Сломанная ею дверь зияла черной дырой в его боку. Дженни почувствовала, что нечто вытекает из этой дыры, что в чреве дома что-то шевелится — что-то огромное, бестелесное и невероятно злобное, и оно почувствовало, что от него пытается скрыться его жертва, и теперь оно вознамерилось вернуть себе эту жертву…

— Дженни! — послышался голос Чарльза. — Вернись! Не смей уходить! Не бросай меня!

Дженни, вскрикнув, побежала еще быстрее. Упав, она скатилась под уклон на семь, восемь, а то и на все десять ярдов, затем снова вскочила на ноги. Ее ладони и колени кровоточили, но она этого даже не чувствовала. Впереди виднелись ржавые ворота и край леса, до них оставалось еще шагов пятьдесят, не больше, но это показалось ей просто огромным расстоянием.

В этом лесу таилось что-то странное. Когда они с Чарльзом пробирались по нему к этому дому, было уже темно, вместо леса тогда виднелись лишь черные тени. Тем не менее, Дженни была уверена, что теперь это был уже совсем другой лес. Деревья стали больше, массивнее, собственно говоря, они не были похожи на обычные деревья. А кустарники и мелкая поросль стали намного гуще, чем тогда, в сумерках. Она еще никогда в своей жизни не видела таких кустов, как сейчас.

Тем не менее, Дженни продолжала бежать вперед, подгоняемая неописуемым страхом, вот-вот готовым перейти в панику.

Ей почти удалось добежать до ворот. Почти.

Буквально за несколько шагов до них ее настигло таившееся в доме невидимое существо. Дженни вдруг почувствовала, как на нее нахлынула, постепенно парализуя ее тело, волна могильного холода. Дженни, вскрикнув, попыталась бежать дальше, но ноги отказали ей. Что-то словно вцепилось в ее душу и заставило остановиться.

Обернувшись, она увидела стоящего позади нее Чарльза. Его искаженное лицо расплылось в жуткой улыбке.

— Дженни, — прошептал он. — Вернись ко мне. Ты не смеешь меня покидать.

Он медленно поднял руку.

Воля к сопротивлению, на какой-то миг вспыхнувшая в Дженни, тут же почему-то погасла. Девушка улыбнулась и, медленно шагнув навстречу Чарльзу, взяла его за руку и позволила отвести себя в дом.

Я находился в комнате не дольше, чем это действительно было необходимо, и когда я из нее вышел, у меня возникло ощущение, что я выбрался из могильного склепа. Лишь на лестнице я осознал, как тяжело было дышать в комнате.

Когда я вошел в библиотеку, Говард и Рольф были уже там. Болдуина в библиотеке не было, однако на столе уже стояли бесчисленные серебряные блюда и блюдца, в которых дымились тушеные овощи и вареный картофель. Если это Болдуин называл «что-нибудь перекусить», то тогда я не мог себе и представить, что подавалось к столу, когда Болдуин был по-настоящему голоден.

Я сел за стол. Рольф, расположившись с противоположной стороны стола, уже без лишних церемоний накладывал в свою тарелку овощи и картофель, в то время как Говард — а чего еще от него было ждать? — стоял перед книжными полками и дрожащими пальцами водил по корешкам книг. Никто из них не проронил ни слова по поводу того, что произошло наверху, но я чувствовал, что напряжение, с самого начала ощущавшееся в воздухе, словно неприятный запах, становилось все сильнее.

Вид еды пробудил мой аппетит. За целый день я почти ничего не ел, и в животе у меня бурчало. Рольф усмехнулся и запихнул себе в рот целую гору картофеля и овощей. Я даже позавидовал тому, с какой невозмутимостью он переступает через все условности и делает то, что его душе угодно.

Скрип двери заставил меня поднять глаза. В комнату зашли Болдуин и Кэрредайн. В руках у Болдуина была покрытая пылью бутылка вина и штопор, а Кэрредайн толкал перед собой сервировочный столик на колесах. Болдуин нахмурился, увидев, что Рольф уже уминает за обе щеки, но все же удержался от реплики, уже готовой, по всей видимости, сорваться с его языка. Я тайно злорадствовал. Быть может, мы были самыми невыносимыми гостями из всех, кто когда-либо заглядывал к нему, но и он тоже был, несомненно, самым что ни на есть чудаковатым хозяином из всех, кого я когда-либо встречал.