Крах тирана - Шапи Казиев

– А завтра назад возьмете? – подмигнул Калушкину Муса-Гаджи.

– На все божья воля, – осторожно отвечал Калушкин. – А ты бы постарался, братец, чтобы землянку-то того, не трогали. Не ровен час – шахову волю нарушат.

– Тут не я главный, – отвечал Муса-Гаджи.

– Знаю, кто тут главный, – махнул рукой Калушкин. – Да разве французу понять русскую душу? Ему бы выслужиться да свой интерес соблюсти.

– У каждого свой интерес, – сказал Муса-Гаджи.

– Тебе-то на что этот дворец? – вопрошал Калушкин. – Ты бы за землянкой присмотрел, а я бы тебе денег дал.

– Денег, – разочарованно протянул Муса-Гаджи. – Зачем горцам деньги, им свобода дороже.

– Так ты – горец? – удивился Калушкин. – А шаху служишь…

– Куда деваться, если вы все ему отдали.

– Мы горцев не отдавали, – отрицал Калушкин. – Только земли вдоль моря.

– Конечно, – кивнул Муса-Гаджи. – Вы отдали то, что имели. А шах решил, что и все остальное теперь его.

– Так сбережешь землянку? – с надеждой спросил Калушкин.

– Попробую, – пообещал Муса-Гаджи. – Только и вы не откажите, когда до большой войны с шахом дойдет.

– И я попробую, – пообещал Калушкин, который и без того немало приложил стараний, убеждая начальство противостоять Надир-шаху в союзе с горцами.

– Тогда скажите французу, что хотите привести эту землянку в порядок, чтобы не портила вид из дворца, – посоветовал Муса-Гаджи.

– Дело, – согласился Калушкин.

– А что там внутри? – спросил Муса-Гаджи.

– Так, стул да стол и полки пустые, – пожал плечами Калушкин, отпирая замок. – Государь, царство ему небесное, излишеств не любил.

Они вошли в землянку. В свете, пробивавшемся из двери и падавшем из щелей в стенах, Муса-Гаджи разглядел массивный стол и большой табурет. Пол был земляной.

– Пусто, – сказал Муса-Гаджи. – Это у вас вроде зиярата, что ли?

– Святое место, – перекрестился Калушкин. – Реликвия, можно сказать.

Вдруг Муса-Гаджи ковырнул что-то сапогом и достал из землю серебряную монету.

– Царь, наверное, потерял, – сказал он, отдавая монету Калушкину.

Тот поднес монету к свету, повертел ее в руках и с сожалением произнес:

– Если бы только ее… То обретаем земли новые, то отдаем. К примеру, до Персидского похода была у нас война со шведами… Погромили мы их в Полтавской битве, да так, что король их, Карл, в Турцию сбежал. А после случилась битва на Северном море, под Гангутом. Сам Петр Великий, государь наш, флотом командовал, а адмиралом при нем состоял граф Апраксин Федор Матвеевич, который и сюда, на Каспий, с Петром ходил. Шведскую эскадру разгромили, а еще с десяток кораблей в плен взяли. Знатная была победа! Мы тогда забрали себе Лифляндию, Эстляндию и другие разные земли да острова. А Финляндию, где войска уже наши стояли, пришлось по трактату отдать.

– Много у вас врагов, – покачал головой Муса-Гаджи.

– Держава-то большая, – развел руками Калушкин. – Все чего-нибудь оттяпать норовят.

– Да вы и сами немало к рукам прибрали, – усмехнулся Муса-Гаджи. – А отдавать жалко.

– Вот и воюем без передыху, – качал головой Калушкин.

– С шахом вам воевать надо, – советовал Муса-Гаджи. – Пока в горах еще народ есть и на вас надеется.

– Надо бы, – вздыхал Калушкин. – Только не время сейчас… Пока одного государя к тому склоняют, глядь, а на троне уже другой сидит.

– А теперь – кто? – спросил Муса-Гаджи.

– Бог его знает, – перекрестился Калушкин.

– Как это? – не понял Муса-Гаджи. – Служишь, а кому – не знаешь?

– Служу-то я их императорскому величеству государю Ивану Антоновичу, дай Бог ему здоровья.

– Хороший царь? – спросил Муса-Гаджи. – Умный?

– Надобно полагать, что так. Младенец еще, недавно на трон взошел.

– Как же младенец может править таким царством? – не мог взять в толк Муса-Гаджи.

– А так и может, если регент при нем состоит. Но того, что был, Бирона, слыхать, убрали, а при сыне правит теперь великая княгиня Анна Леопольдовна. И все дела за него решает.

– Дело ваше, сами разберетесь, – сказал Муса-Гаджи. – Только и про нас не забывайте. Если шах Дагестан проглотит, и до вас доберется.

– Не приведи господь, – снова перекрестился Калушкин.

Муса-Гаджи еще раз обошел землянку, постучал ногой по земле и сказал:

– Недолго тут жил ваш царь. Пол слишком мягкий, почти как простая земля.

Когда они вышли из землянки, Калушкин закрыл замок и перекрестил дверь.

– Ты уж пригляди, мил человек, – еще раз попросил Калушкин, отдавая Мусе-Гаджи ключ.

– Не беспокойся, – ответил Муса-Гаджи. – А то снова придете, а землянки нет. Потом скажете – Муса-Гаджи виноват.

Надир-шах возвращался в Дербент. Но для полководца Надира это было отступлением – тем, что он давно уже вычеркнул из летописи своих победоносных походов. И сознание этого не давало Надиру покоя.

Гонец, которого шах послал вперед узнать, готов ли новый дворец, прибыл с известием, что дворец почти построен, осталось лишь его украсить, как подобает дворцу великого падишаха, и закончить подземную часть.

Подземная часть могла подождать. Надир обещал привезти главарей бунтовщиков или их головы, а возвращался с арестованными трусами из своего же воинства. Их ждала позорная казнь, но Надир не желал, чтобы обитательницы гарема видели эту ужасную картину, это свидетельство если не поражения Надир-шаха, то и не его победы.

И гонец поскакал в Дербент с новым приказом: перевезти гарем в новый дворец до прибытия священной особы повелителя.

Хасбулат вернулся в Тарки с шахскими деньгами. Раздавать их всем, кто согласится пойти на шахскую службу, он поначалу и не думал. Да и желающих находилось немного. Часть денег нужна была и ему самому, по крайней мере – чтобы возместить потерю коней, угнанных горцами. Но Хасбулат понимал, что на выданные деньги будет спрошен отчет, а потому решил употребить власть, которая, как он полагал, у него еще была. Шамхал надеялся раздать понемногу денег старшинам своего шамхальства и формально подчиненным ему бекам. А те уже должны были предоставить ему воинов для шахского войска. Но вроде бы ловко задуманное предприятие натолкнулось на неожиданные препятствия. Большинство старшин и беков наотрез отказались брать шахские подачки, а о службе шаху и слышать не хотели.

– Одумайтесь! – уговаривал их Хасбулат. – Не навлекайте на себя гнев повелителя мира.