Российская психология в пространстве мировой науки - Ирина Анатольевна Мироненко

чуждым школам, примером чего является представление о кризисе буржуазной психологии, бывшее неотъемлемой частью советской истории психологии. В советской психологии послевоенного времени никакого кризиса собственной науки никогда не диагностировалось. Да и в классической работе Л. С. Выготского наряду с констатацией отсутствия взаимопонимания среди психологов, принадлежащих к разным школам, ясно звучит оптимистическая уверенность в грядущей победе той школы, к которой он сам принадлежал, и в ее высоком научном потенциале в отношении преодоления актуальных проблем.

Таким образом, мне представляется правильным выделить в качестве отдельного явления истории мировой психологической науки ее кризис, суть которого сводится лишь к единому целостному комплексу проявлений – распаду психологии на отдельные, слабо связанные между собой школы. Именно этот кризис начался в последней трети XIX века, и в 80-х годах века XX этот кризис завершился.

Современное состояние мировой психологической науки, как и состояние других сторон жизни человечества, характеризуется выраженной тенденцией к интеграции. Мир становится единым. Информационный обмен и нужды практики, необходимость разработки единых стандартов профессий уже изменили то состояние мировой психологической науки, в котором она пребывала с конца XIX века на протяжении более ста лет, – состояние «феодальной раздробленности» школ, фактического отсутствия единого общенаучного контекста. Так, процесс объединения Европы вызвал к жизни ряд проектов соответствующей направленности. Важнейшие цели, которые поставлены в рамках данных проектов, – это создание единого диплома о психологическом образовании (Europsychologist diploma), который будет действительным во всех европейских странах, что должно обеспечить общеевропейский рынок труда для психологов и формирование общеевропейской единой правовой базы, регулирующей профессиональную деятельность в сфере психологии, с целью обеспечения гарантий высокого уровня соответствующих профессиональных услуг для населения европейских стран.

Обязательным условием достижения этих целей является формирование единого стандарта знаний, которыми должен обладать специалист, получающий диплом о высшем образовании. Выработка такого стандарта предполагает соотнесение в едином контексте подходов, развиваемых весьма многочисленными и разнообразными научными школами, существующими в современной психологической науке. Это непростая задача, над решением которой работают и Европейский союз психологов, и Европейская федерация профессиональных объединений психологов [Lunt, 2000; Newstead, Makkinen, 1997].

Необходимость соотнести различные подходы в контексте единой психологической науки становится актуальной задачей. В мировой психологической науке сегодня закономерно возникают попытки обобщения и соотнесения психологических теорий, создания «теории теорий» психологии, используя выражение A. В. Петровского.

В современной мировой науке сложились и упрочиваются устойчивые приемы сотрудничества представителей разных школ в рамках международных объединений, как практических, так и образовательно – теоретических. Коммуникация между школами активно и с неизбежностью налаживается, и ведущую роль играет в этом фактор институционализации психологической практики, становление психологии как профессии. Отечественная психология участвует в общем движении, она интегрируется в мировую науку после периода относительной изоляции.

Теперь обратимся к «онтологической» кризисной симптоматике современной российской психологии. Хочу подчеркнуть, что наблюдаемые сейчас в нашей науке явления: переживание психологией собственной несостоятельности, переживание психологами несостоятельности собственных теорий – представляют собой, во-первых, явление новое, появившееся в постсоветский период. Для советской российской психологии ничего подробного характерно не было. Как уже говорилось выше, критиковали «соседей», но отнюдь не сетовали на несовершенство собственной методологии. Во-вторых, явление это характерно сейчас именно для России, а отнюдь не является распространенным в мировой науке. Что касается ссылок B. А. Мазилова [Мазилов, 2003; 2006] на работы Л. Гараи и М. Кечке [Гараи, Кечке, 1997], то, во-первых, в данном случае зарубежные ученые давно и устойчиво зарекомендовали себя если не как представители советской психологической школы, то как ее сателлиты, а во-вторых, заслуживает внимания дата – 1997 г. Даже если оставить без внимания то, что публикация отражает ситуацию с опозданием на несколько лет, с 1997 года мировая психологическая наука прошла большой путь, и положение в ней сегодня является существенно иным. Особенно с точки зрения марксистской психологии, к которой относятся цитируемые авторы. То есть в данном случае, в случае работы Л. Гараи и М. Кечке, мы имеем дело с проявлением все той же выше уже упомянутой критики «буржуазной» науки с позиций марксизма.

Возьму на себя смелость утверждать, что «онтологическая» кризисная симптоматика – суть проявление нового, локального кризиса, лишь опосредованно связанного с первым, который длился более века и суть которого заключалась в феодальной раздробленности школ. Данный кризис имеет ярко выраженный локальный характер, а отнюдь не перманентный. Это кризис российской постсоветской психологии, причины которого имеют конкретно-историческую природу, коренятся в ситуации, сложившейся в российской науке этот период. Анализу причин этого кризиса, его проявлений и способов преодоления и посвящена вся эта книга.

Именно к этому кризису, локальному, относятся, по моему мнению, такие часто упоминаемые симптомы, как:

• раскол между исследовательской и практической психологией;

• раскол между восточной и западной психологией;

• кризис рационалистической методологии;

• возрастание веса дезинтеграционных моделей в методологии;

• острое переживание «расчлененности» целостной личности и «недизъюнктивной» психики на самостоятельно существующие память, мышление, восприятие, внимание и другие психические функции;

• острые переживания по поводу отсутствия прогресса в преодолении различных «параллелизмов» – психофизического, психофизиологического, психобиологического, психосоциального.

В мировой психологической науке в настоящее время, в начале XXI столетия, данная симптоматика или успешно преодолевается или вовсе отсутствует. Так, можно уверенно констатировать прочное вхождение в «западную» психологию восточных, в первую очередь китайских и японских ученых (Люнг, Китояма и другие), многие из которых получают образование в американских университетах и, творчески развивая усвоенные там теории на основе национальной культуры, активно печатаются в международных изданиях и выступают на международных конгрессах. Если обратиться к материалам Всемирных психологических конгрессов 2000 и 2004 годов, можно видеть, как достойно представлены там авторы из стран востока, – к сожалению, несопоставимо с российскими учеными.

В. А. Мазилов (Мазилов, 2006) в контексте проблемы кризиса задается «вечными» вопросами: «Кто виноват?», «Что делать?» и «С чего начать?». Ограничусь здесь ответом на последний. Начать следует с непримиримого и четкого размежевания с психологией ненаучной, с психологией, которая открыто не желает «стеснять» себя рамками критериев научности, отрицает специфику научного психологического познания, размывает границы между психологическим познанием научным и ненаучным. Следует четко и институционально размежеваться с такой психологией и лишить ее представителей права на использование «бренда» науки на рынке психологических услуг.

Такой шаг позволит преодолеть раскол между психологической наукой и психологической практикой, о чем подробнее сказано в главе 2.

Этот шаг позволит преодолеть и раскол между восточной и западной психологией, т. к. под видом «восточной» в российской психологии функционируют сейчас в первую очередь именно ненаучные психологические воззрения, и кризис рационалистической методологии, и возрастание веса дезинтеграционных моделей: все эти симптомы суть следствие одной причины.

Что касается преодоления симптоматики острых переживаний по поводу «расчлененности» целостной личности и «недизъюнктивной»