Ну разве она не милашка? - Сьюзен Элизабет Филлипс

Колин смял письмо в кулаке и швырнул на землю рядом с тачкой. Черт возьми, не нужна ему ее благодарность! Он хотел ее общества! Ее улыбок! И тела тоже — этого он отрицать не мог, — но он тосковал и по ее возмутительным высказываниям, нешаблонному мышлению, непочтительному юмору, взглядам исподлобья, которые она бросала на него, когда думала, что он не видит.

Колин отбросил лопату. С самого воскресенья он был напряжен и раздражителен. Не мог писать, не мог спать. И не стоит гадать, почему именно. Угрызения совести — не слишком удобный компаньон, и давно пора что-то с этим делать.

Телефонный звонок раздался в три часа дня, в субботу, за час до закрытия магазина.

— «Джемайма букс», — сказала в трубку Шугар Бет.

— Если хочешь увидеть своего пса живым, будь в Роуэн-Оук в пять. Приезжай одна.

— В Роуэн-Оук?

— Позвонишь в полицию… и твоему псу каюк. Будешь торговать собачьим мясом.

— Я бросила тебя!

Но он уже повесил трубку.

Она с места не тронется! Не позволит манипулировать собой!

Но вскоре после закрытия магазина она, сама не зная как, оказалась на шоссе, ведущем к легендарному дому Уильяма Фолкнера в Оксфорде. Колин дал ей возможность увидеться с Дилайлой, и теперь она у него в долгу. Все же жаль, что он все так усложняет.

Дом и усадьба закрывались для посещений в четыре, но кое у кого, вероятно, были влиятельные связи, потому что на пустой автостоянке стоял темно-красный «лексус», а деревянные ворота оставались открытыми. Выросшая в северо-восточном Миссисипи, Шугар Бет часто бывала здесь: с отрядом герлскаутов, с церковными экскурсиями, с «Сивиллами» и в выпускном классе в большом желтом автобусе под присмотром учителя английского мистера Берна. Уильям Фолкнер в начале тридцатых купил полуразрушенную плантацию с домом в новогреческом стиле. В то время в доме не было ни канализации, ни электричества, и, по слухам, жена Фолкнера целыми днями, рыдая, просиживала на крыльце, пока муж пытался сделать дом обитаемым. До самой своей смерти в шестьдесят втором Фолкнер жил здесь. Здесь напивался, здесь пугал детей сочиненными им же сказками с привидениями, здесь писал романы, которые в конце концов принесли ему Нобелевскую премию по литературе. В начале семидесятых его дочь продала дом и усадьбу Университету штата Миссисипи, и с тех пор посетители со всего мира приезжали сюда, чтобы увидеть самую знаменитую литературную достопримечательность штата.

Она шла к двухэтажному белому каркасному дому по впечатляющей кедровой аллее, посаженной в девятнадцатом веке, и задолго до того, как добралась до конца, увидела Колина, прислонившегося к одной из квадратных колонн дома. У его ног лежал Гордон.

— Пат Конрой назвал Оксфорд Ватиканом южной литературы, — заметил он, спускаясь с крыльца.

— Этого я не знала, но его книги мне нравятся, — кивнула она, почесав Гордона за ухом. — Вижу, моя собака все еще жива.

— Я человек милосердный.

Белый свитер красиво оттенял загорелую кожу, и ее снова поразил контраст между его мужественностью и неизменно элегантным видом. Он вообще был сплошным противоречием, высокомерным и циничным, но одновременно нежным и куда более сентиментальным, чем хотел показать. Как же надломило его самоубийство жены!

— И в чем, собственно, дело? — осведомилась она.

— Я хочу кое-что тебе подарить.

— Ты и без того сделал мне подарок. Билет в Хьюстон…

— Фолкнер всегда был моим любимым американским писателем, — перебил он.

— Неудивительно. Вас обоих неумолимо влечет к одному и тому же литературному ландшафту.

— Да, но до его языковых приемов мне далеко. Этот человек был гением.

— Полагаю.

— И чтобы я слова неуважительного не слышал о Фолкнере!

— Пока меня не заставят читать его шедевры, обещаю быть крайне почтительной.

— Как ты можешь?! Фолкнер — это…

— Он мужчина, а у меня не хватает терпения на мертвых белых мужчин-писателей. Впрочем, и на живых, если на то пошло. Ты и мистер Конрой — почетные исключения. А вот Джейн Остин, Харпер Ли, Элис Уокер — дело другое. В их книгах говорится о вещах, действительно интересующих женщин.

Она говорила все быстрее и быстрее.

— Маргарет Митчелл теперь уже не так известна, но все же написала потрясающую книгу. А есть еще и Мэри Стюарт, Дафна Дюморье, Лавирл Спенсер, Джорджетт Хейер, Хелен Филдинг — но только первая часть «Бриджет Джонс». Нет, Фолкнер — не мой идеал писателя.

— На мой вкус, этот список сильно отдает романтикой.

— Попробуй сам полгода просидеть у постели умирающего и затем скажешь, что любовная история со счастливым концом — не дар самого Господа!

Колин чмокнул ее в лоб, и неожиданная нежность затопила ее.

— Давай войдем в дом.

Оказавшись в холле, она огляделась и показала на лестницу, ведущую наверх.

— Не мог бы ты заодно показать мне дом Джорджа Клуни?

— Как-нибудь в другой раз.

Они прогулялись по коридорам, заглядывая в каждую дверь, но не входя внутрь. Шугар Бет не устояла перед искушением ткнуть пальцем в стопки бульварных романов в бумажных обложках на полках у кровати Фолкнера, но Колина больше интересовал кабинет. Разглядывая старый «Ундервуд», он вслух размышлял, как бы современный компьютер мог повлиять на творчество Фолкнера. Шугар Бет воздержалась от замечания, что «Майкрософт» никоим образом не помог Колину в работе и что вот уже неделю как он, вместо того чтобы написать хоть строчку, упорно кладет камни.

Выйдя из дома, они погуляли по саду. Солнце уже садилось, но еще можно было разглядеть форзицию и дикую сливу, цветущие в Бейлиз-Вудс позади дома. Скоро расцветет и кизил.

Гордон важно выступал слева от Колина, иногда останавливаясь, чтобы исследовать куст или понюхать травку. Когда они вернулись к дому, Колин взял ее за руку.

— Я скучал по тебе.

Она ощутила твердые бугорки мозолей на его ладони. Ужасно не хотелось отстраняться, но что толку мучить себя?

— Это всего лишь похоть.

Он остановился и провел пальцем по ее щеке. И во взгляде было столько нежности, что ее сердце пропустило удар.

— Я хочу от тебя большего, чем секс, Шугар Бет.

На языке уже вертелась подобающая отповедь, пистолет отпора был заряжен, но она все возилась с курком.

— Ты… ты знаешь, что окон я не мою.

— Пожалуйста, не нужно, родная, — мягко попросил он, и ласковое слово, которое в устах любого другого звучало бы напыщенно, упало на Шугар Бет лепестками цветущей вишни.

Она стряхнула с рукава воображаемого жучка, чтобы получить предлог отойти на несколько шагов.

— Чего же ты хочешь?