Лестница в небо - Артём Помозов

Тот возвышался над визжащей Олей, что лежала у него под ногами. Он намеревался добить девушку контрольным выстрелом в голову, но Андрей не позволил Коту осуществить задуманное.

– Ни… никогда… сука! – прорычал Андрей и подхватил кирпич. – Слышишь меня, падла? Никогда не оставляй врага за спиной! – И врезал Коту по голове.

Кирпич раскрошился и рассыпался, а Кот потерял равновесие. Андрей, схватив подонка за ворот комбинезона, развернул его на сто восемьдесят градусов и толкнул в запримеченное им ранее зеленоватое свечение.

Аномалия зашипела и забулькала, стреляя кислотой во все стороны. Кот, что попал прямо в центр, начал рассыпаться, словно тело его было сделано из папье-маше.

Не прошло и десяти секунд, как от бравого майора Дятченкова, некогда ветерана и настоящего героя Зоны, осталась одна кучка тряпья и горсточка пепла.

* * *

Подполковник Турко протирал тряпочкой дедовский обрез двустволки.

В дверь заколотили.

– Что вам там, башню снесло?! Не долби так!

– Открывай!

– Войдите! – разрешил Турко, кладя ружье на стол.

– Как ты это объяснишь? – брызгая слюной, выкрикнул влетевший в кабинет Чехов. – Так значит, да?! Меня – в дозор, а сам тут решил произвол хреначить?! Да кто тебе дал право?! Мы с «Анархистами»…

– Рот закрой, щенок! – Турко взялся за обрез. – Сел и успокоился!

– А то что?!

– Ты тупой или да?! Да за такие высказывания тебя трибунал ждет!

– Меня – под трибунал?! Да я для своей страны…

– Ты ничего не сделал для своей страны! Ты сделал все для своего кошелька, когда взял деньги у наших хозяев за свою работу! Так что сядь и остынь, придурок, пока я не наделал в тебе несколько лишних дырок!

– А я не собираюсь остывать! – Чехов пнул стул. – Я требую объяснений твоих действий! Здесь и сейчас! И я не уйду, пока не получу их!

– Как же мне это объяснить? Давай-ка подумаем! – Палец Турко поглаживал курок. – Я сделал то, что должен был сделать любой сильный лидер. Я устранил угрозу. Я защитил своих людей. Но сейчас надо защитить себя. – Он взвел курок и навел обрез на Чехова. – «Анархисты» бы вновь разрослись. Они – угроза! Нам и всему остальному миру…

– Убери эту штуку…

– Дослушай тогда…

– Опусти ствол…

– Хрена лысого! – Два выстрела дуплетом швырнули Чехова на стену. – Что, думал, я не выстрелю? – Турко переломил обрез двустволки. – Дай договорить! Это они угроза нам и всему остальному миру! Это они таскали арты на Большую землю! Это они сотрудничали со всякой падалью вроде бандитов, когда им было выгодно! Это они попили столько нашей кровушки! – орал он на Чехова, сползающего по стене. – И это они убивали наших друзей! Даже после объединения! Ты сам мне трындел, что наш джип спер человек в экипировке «Анархистов»! При дележке добра у магазина Малинина! Он же и шинковал наших парней! А еще ты сам знаешь, кто курировал Рахмана и его людей!

– Так… это они… они приказали?..

– Наш общий выбор.

– Ты все… все продал… ты честь свою продал… стал тем, кого так ненавидел… Убийца… Бандит… Пешка…

– А ты уже и нашивки содрал? – Турко заметил, что на плечах Чехова нет погон, а на груди – шеврона «Удара». – Что, думал, уйдешь? – Он выщелкнул раскаленные гильзы и зарядил снова. – Нет. Ты слишком много знаешь. Но я не сожалею. Без тебя будет легче. Проще избавиться от всех так называемых кураторов и эсбэушников.

– Я не хотел уйти… я же понимаю все… только одно…

Дробь разнесла Чехову лобную долю.

– Куда ты культяпку тянул? – Турко посмотрел на подсумок, присел, открыл его. – А! Гранату хотел метнуть? Мне под стол? Рассчитывал, что я буду медлить? Глупый ты. Я не буду медлить, мне чужды эмоции. Неужели тебе стало не положить на «Анархистов»? Ничего, вы скоро встретитесь. Все вы. Я же обещал, что найду и добью каждого, где бы они ни были. Конечно, надо было казнить тебя на Арене, как твоего дружка Лиса, для которого ты даже крест соорудил. Очень трогательно. Да, надо было так, чтоб по правилам, чтоб через трибунал, чтоб кабинет не пачкать. Но вышло, как вышло. Прощай, друг, я повешу твое тело на всеобщее обозрение. Пусть все знают, что бывает с мятежниками.

* * *

Оля обессиленно положила голову на плечо Андрея. Горький вздох слетел с ее посиневших и дрожащих губ. Из ее живота с каждым новым вздохом вытекала темно-красная жидкость, а ладонь, зажимавшая кровоток, уже безвольно лежала на ране.

– Мне… мы… мне так… больно…

– Ты потерпи, Оль, потерпи немножко. Скоро все пройдет. Нам помогут… я… я говорил твоему отцу, куда иду, он скоро придет… Он придет, Оль, – врал Андрей. – Только дождись… только не умирай…

– Мы… с тобой… мы всю жизнь хотели поговорить… и вот момент настал… а говорить уже поздно…

– А мне уже просто нечего сказать… – Андрей прижал девушку к себе. – Давай помолчим немного… нам надо беречь силы…

Последние остатки жизненной энергии ушли. Красное на траве – как знамение бесславного и незавидного конца истории бравого искателя-анархиста и его любви, с которой они никогда не могли быть вместе. Андрей обнимал ее – впервые за много лет – и не мог думать о себе. Он понимал, что тоже умрет. Рана на боку досаждала. Но свою смерть воспринимаешь как-то иначе, как-то не так. Это ведь совсем не страшно – умереть самому. Тебя не станет – и все: черта подведена, карты сданы, а тревогам, печалям и переживаниям положен конец. Тебе-то что? Гораздо страшнее видеть, как уходят другие, как уходят те, кого любишь. Тяжело осознать, что больше никогда не сможешь побеседовать с ними, не сможешь прикоснуться к ним, не увидишь их улыбку и слезы. Если бы кто-то предложил Андрею обменять свою жизнь на жизнь Оли, он бы без раздумий согласился. Жаль, что такого не бывает. Что такого и быть не может. Ничто в этом мире не устроено так, как мы того хотим. Нет никакого прощения, никакого второго шанса, никакого божества, что воздавало бы по справедливости. И справедливости никакой в этом мире не сыскать, как не сыскать и сказочный артефакт, что исполнял бы любые желания.

Сердце щемило не столько от безысходности, сколько от желания вернуть все назад, от желания переиграть шахматную партию, забыть о Зоне и «Анархистах», о бизнесе, о Рахмане. От желания забыть обо всем. Как же хотелось бросить все, оставить позади все эти годы, вернуться на одиннадцать лет назад, чтобы успеть вовремя раскрыться ей, самому близкому и дорогому человеку. Просто поговорить. Все беды в отношениях – из-за того, что поговорить нет возможности. Вот и Андрей не мог. Поговорить не мог, побороться не мог, рискнуть всем ради своего счастья, наплевать на все вокруг – тоже не мог.

Если бы смог…

Тогда, может быть, не было бы этой деревни, не было бы крови и насилия, а была бы достойная работа и свое семейное гнездышко.