Зощенко - Валерий Попов

Седьмого мая 1949 года Зощенко посылает комедию «Здесь вам будет весело» на имя начальника Главного управления театрами Пименова. Еще один экземпляр — Константину Симонову. Тот был «выездной», бывал на разных международных конгрессах и уж, казалось бы, разоблачение растленного Запада должен поддержать!.. Не ответил.

В июне 1949-го Комитет по делам искусств разрешает постановку комедии «Здесь вам будет весело» в Новом театре. Но советская система была устроена с двойной и даже тройной защитой — если какая-то инстанция совершала ошибку, то существовала другая, которая могла эту ошибку исправить. Кроме Комитета по делам искусств существовал еще Главрепертком. Комитет разрешил — Главрепертком запретил. Им хорошо — нам не очень.

Двадцать седьмого августа 1949 года Зощенко отправляет уже не первое письмо главному литературному вождю Александру Фадееву с описанием своего положения и просьбой указать, что делать, чтобы не быть «лишним человеком в государстве». Фадеев откликнулся — и у Зощенко появилась «работенка»: перевод другой повести Лассилы — «Воскресший из мертвых» и повести Тимонена «Освещенный берег». Он начинает работать (хотя договоры придут с опозданием — лишь в 1950 году).

Зощенко посылает письмо Георгию Маленкову — с просьбой оценить комедию «Здесь вам будет весело». Маленков в то время был популярен в народе — при нем прошло радостно встреченное снижение цен. А его роль в «Ленинградском деле» както не очень волновала народ. Михаилу Зощенко, однако, Маленков не помог.

Выходит мало кем замеченная книжка Тимонена «От Карелии до Карпат» с мелкой строчкой: «Перевод М. Зощенко». Выходит книга Лассилы «Воскресший из мертвых». В конце июля 1950 года опубликован в «Крокодиле» первый — после семилетнего перерыва — рассказ Зощенко «Страшная месть».

Следующий его рассказ выходит через полтора года — в ноябре 1951-го в «Огоньке» — «Домашний тигр». Рассказ какой-то тихий, робкий, прежнего «зубастого» Зощенко не узнать. Пишет фельетоны для «Крокодила» — опубликованы целых пять! Переводит на русский язык украинских писателей Рыбака, Гаврилюка…

Вот — 23 декабря 1950 года Зощенко приглашают в солидное издательство «Советский писатель» и заключают с ним договор… на перевод повести осетинского писателя Цагараева «Повесть о колхозном плотнике Саго»!

И Зощенко — соглашается. Хоть такую работу дают! Из классика, любимца народа он превращается в жалкого поденщика.

Казалось бы, всё! Зощенко «стерли». Но у гениев есть такая привычка — погибать красиво!

Происходит некоторое «просветление в умах»: а не чрезмерно ли мы наказали Зощенко? Добрые люди ведут тихую кампанию по восстановлению Михаила Зощенко в Союзе писателей.

Двадцать второго апреля 1953 года (уже после смерти Сталина) по предложению руководства Союза писателей Зощенко подает заявление о восстановлении в Союзе писателей. Целых семь лет прошло «в изгнании»! И еще вопрос — вернут ли? В волнении Зощенко пишет тем, на кого надеется — В. Каверину, К. Федину, К. Чуковскому, М. Шагинян — с просьбой поддержать. Но бумаги попадают к Константину Симонову в Москве — и тот «гуманно» решает: «…Нет. Восстановить — нельзя! Если восстановить — значит, получится, что зря исключили? А это не так! Исключили за дело!» Но теперь, «после осознания вины» и подачи заявления — «можно принять заново».

И 23 июня 1953 года на заседании Президиума Правления Союза писателей СССР Михаил Зощенко как новичок принят в Союз писателей. У меня возникла неожиданная историческая параллель — это как Пушкину за несколько лет до конца жизни вдруг присвоили придворный чин камер-юнкера — «дали шанс» попробовать сделать карьеру с самого начала.

Зощенко, снова «принятый в профессионалы», начал работать над книгой «Что больше всего меня поразило». Она задумывалась в жанре «Голубой книги» — как сборник парадоксальных и поучительных новелл, но замысел не осуществился. Сначала «Новый мир», который прежде печатал Зощенко, отказал в публикации. А потом уже и сам Зощенко все «сорвал».

Наступил 1954 год. Который, казалось, ничего «не предвещал». Сталин умер. Ужасы позади.

Но именно в этом году Зощенко настигла новая катастрофа. В разное время были разные версии этой истории. Я приведу здесь версию свидетеля тех событий, советского литературоведа Дмитрия Молдавского (Молдавский Д.М. Михаил Зощенко. Очерк творчества. Л., 1977):

«В Ленинград прибыла группа английских “студентов”. Беру слово “студенты” в кавычки потому, что за последующие четыре десятилетия никто из этой довольно большой группы никак не проявил себя ни в русистике, ни просто как человек, которому удалось поговорить с Зощенко и Ахматовой… И все вопросы их были загодя очень уже продуманы, сформулированы, ловко нацелены.

— А почему у вас запрещен Достоевский?

…Когда им принесли недавно изданные книги Достоевского, классик мгновенно перестал их интересовать. Да это и не было для них главным. А главным был явно продуманный, очень ловкий, “следовательский” вопрос:

— Господин Зощенко! В постановлении сказано, что вы специализировались на безыдейности, аполитичности, рассчитанных на то, чтобы отравить сознание молодежи; что вы — автор антисоветского пасквиля и изображаете жизнь с жульнических позиций. Неужели вы согласны с этим?

И Зощенко прорвало! Потеряв обычное, сохраняемое даже в трудных ситуациях спокойствие, постепенно повышая голос, он проговорил — нет, прокричал, — что всегда считал себя советским человеком, что он сражался за советскую власть, что его книги… Но вместо сочувствия и боли на лицах своих английских собеседников он увидел непонятное ликование. И смолк.

Тогда “студенты” обратились к Анне Андреевне Ахматовой. Они спросили, как она относится к постановлению, считает ли его формулировки справедливыми, верными и пр. (напомню, что в постановлении 1946 года об Ахматовой говорилось, как о «типичной представительнице чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии и т.п.»).

Но Анна Андреевна уже поняла, что происходит. И с “царственностью” (это слово, несвойственное их лексике, повторили присутствующие на встрече и Орлов, и Дымшиц) она сказала, равнодушно оглядев англичан:

— Мои отношения с моим правительством касаются меня и моего правительства. Посторонним здесь делать нечего!

“Студенты” замолкли.

Услышав ответ Ахматовой, Зощенко сказал соседу:

— Я же был первым и не успел ничего сообразить!

Ответ Зощенко, поданный как “расслоение советской интеллигенции”, вызвал раздражение “на самом верху”: “Его простили — а он опять!”».

И последовали роковые для Зощенко события. Довольно подробно об этом рассказал Даниил Гранин, участник тех событий, сумевший через многие годы разыскать стенограмму того собрания, где опять «разбирали» Зощенко. И благодаря ему мы можем увидеть тот страшный день (Гранин Д. Мимолетное явление // Вспоминая Михаила Зощенко. Сборник):