Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

— Ну, — начал разговор Лоренс, — как ты собираешься проводить время? Встретишься с кем-нибудь в мое отсутствие?

— Разумеется, почему бы и нет?

— И с кем же?

Ирина задумчиво склонила голову:

— С Бетси. Возможно, с Мелани. Подозреваемые все те же.

— Полагаю, ты встретишься с редактором. И с автором книги, над которой работаешь.

— Верно.

Странный диалог, Ирина недоумевала, с чего вдруг Лоренс его завел. Он был знаком с ее подругами, кроме того, знал, что в случае их встречи она обязательно расскажет ему об этом по телефону.

— А с кем еще? — Его волнение было столь очевидным, что Ирина все поняла.

В другой жизни, будь между ними другие отношения, она, безусловно, с жаром развеяла бы все его мрачные подозрения. Но по тем же причинам, по которым Лоренс не признался ей, о чем он думает во время секса (какими бы эти фантазии ни были), они никогда не обсуждали, что лежит в основе того вечера в Борнмуте, и тем более не говорили о гефсиманском сорок седьмом дне рождения Рэмси. Если бы они хотели поговорить об этом, то не нашли бы времени и места — атмосфера в доме в последние две недели была наэлектризованной, а сейчас с минуты на минуту к подъезду должен подкатить кеб.

Ирина не стала придавать взгляду дополнительной многозначительности, но надеялась, что интонации позволят ему все понять.

— Нет, — только и произнесла она.

Исчезнувшее с лица напряжение подсказало ей, что обмен информацией прошел успешно, впрочем, довольно сложно узнать наверняка.

Время, что Лоренс провел в России, оказалось для Ирины весьма продуктивным. Причина крылась в том, что она была невероятно зла на него и обижена, поэтому не слонялась бесцельно по квартире в ожидании возможности услышать его голос, как это было, когда он уезжал в Сараево. Она поднималась по звонку будильника, молола зерна и готовила кофе, а затем удалялась с чашкой в студию. Там она трудилась, склонившись над столом с иллюстрациями, с таким упорством, что закончила работу задолго до срока сдачи. Отправляясь на долгие прогулки, она не ходила, а скорее маршировала. Два-три раза в неделю она ужинала с друзьями в ресторанах и была так непривычно оживлена, что даже Бетси отметила, что у нее, по-видимому, все хорошо. Она воздерживалась от неумеренного потребления алкоголя и еды, а несколько сигарет выкурила скорее в знак неповиновения Лоренсу.

В целом она превратилась в отлаженный механизм, со своими интересами и друзьями, а тот факт, что это произошло в отсутствие Лоренса, приносил небывалое удовлетворение. Однако ей не давало покоя едва уловимое чувство, что все это благополучие делает ее похожей на скандинавские хлебцы, в которых вечно не хватает соли. И даже съеденный вечером сэндвич с беконом казался слишком простым оружием. Слишком простым. Возможно, это странное поведение для эмансипированной женщины 1990-х, но Ирина обладала глубоким стремлением сделать что-то для кого-то еще и была обеспокоена тем, что тратит время на личные пустяковые желания, например на приготовление лепешки с сыром чеддер.

Мастурбируя во второй половине дня, она заметила, что физическое удовлетворение было намного более выраженным, чем в то время, когда она зависела от желаний и прихотей Лоренса. Но даже здесь простота превратила результат в склизкую кашу. Возможно, причина была в том, что секс вдвоем занятие много более увлекательное. Громоподобный и такой же краткий оргазм казался усеченным, в отличие от теплого и долгого наслаждения, следующего после правильного секса, в этом же, единоличном, не было так необходимого ей послевкусия. Она скучала по спокойствию, обволакивающему душу после соития, по невысказанным, но взаимным поздравлениям после добросовестно выполненной работы.

Таким образом, несколько раз доказанная самой себе компетентность имела целью лишь продемонстрировать, что она пусть и не отлично, но могла справиться со всем самостоятельно. Вернувшись после прогулки в пустую квартиру, она не имела возможности рассказать Лоренсу о выступлении американских евангелистов в Уголке ораторов в Гайд-парке, старающихся заглушить социалистов с трибуны, которая, с завершением правления Блэра, стала анахронизмом, как и красные телефонные будки. Эти нерассказанные истории, казалось, вовсе не происходили на самом деле. Ирина вновь отброшена жизнью к рубежу, на котором необходимо понять себя, как женщину, которая многого желала — успеха в профессии, материального благополучия, уважения коллег, общества близких друзей и любимого мужчины. Если это сделало ее мелочной, приземленной, нереализовавшейся неудачницей, утратившей самоуважение, то так тому и быть.

Как говорится, в необщительности Лоренс превзошел сам себя. Раздраженный голос по телефону он объяснял напряженным графиком. Их редкие разговоры были переполнены такими долгими паузами, что порой ей казалось, что связь прервалась. Лоренс никогда не был любителем болтать по телефону, но сейчас всякий раз, когда речь заходила о состоявшихся встречах или исторической предпосылке положения в Чечне, он прятался за стеной безликих фактов. Им не удавалось вести разговор на серьезные темы, сидя лицом к лицу, а разделявшая их из-за поездки пропасть вряд ли могла помочь устранить этот недостаток за несколько минут связи с московским отелем. Лоренса не обижали ее повторяющиеся объяснения о том, как гладко течет ее жизнь, хотя она очень на это рассчитывала. В прошлые времена они оба испытывали проблему, на решение которой сложнее всего получить лицензию у жизни: «умение быть веселой без тебя». Со своей стороны, Ирина считала необходимым проявлять интерес к событиям в жизни Лоренса. Почему же он не захотел взять ее с собой? Почему желание подарить всю тундру им обоим не перевесило желание единолично завладеть этой страной?

Звук открываемой двери показался ей немного фальшивым. Недвижимый воздух пронзил лязг ключей. Привыкшая к тому, что квартира принадлежит только ей, Ирина ощутила себя подвергшейся вторжению интервентов. Она тут же объяснила себе, что это дом Лоренса тоже и он имеет право входить сюда без звонка. Она напряглась в ожидании привычного оклика — «Ирина Галина!» — но услышала лишь шарканье и хлопок закрывшейся двери. Волоча за собой сумку, Лоренс вошел в гостиную. Несмотря на очевидную усталость, он выглядел моложе, чем ей запомнился, и определенно похудевшим.

— Привет! — сказал он и чмокнул ее в щеку, стараясь не смотреть в глаза.

Для близких людей даже самое незначительное расстояние кажется огромным, но сейчас оно было настолько велико, что требовало сначала платонического контакта для установления отношений после долгого перерыва.

— Привет, — смущенно произнесла она и предложила: — Кофе? Или ты сначала хочешь разобрать вещи?

— Да, конечно, сначала выпьем кофе. — Лоренс прошел за ней в кухню, озираясь, словно был гостем, попавшим в дом второй раз и не помнившим, где находится туалет. Скорее всего, он с обычным патернализмом проверял, почистила ли она ковер пылесосом. Ирина засыпала зерна и, посмотрев на сидящего с отсутствующим видом Лоренса, начала рассказ о пережитых проблемах с горячей водой и прочей бытовой чепухе, которая ее саму утомляла. Но ведь кто-то должен начать разговор. Помилуйте, но после месяца в России человек не может не найти что рассказать.