Что я сделала ради любви - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Когда?

Она ожидала, что он не пожелает ответить. Но он ответил:

— Когда умерла жена. Я напивался каждую ночь, дождавшись, когда уснет Джорджи.

Этого Пола Йорка Лора только начинала узнавать. Она долго смотрела на него, а потом спросила:

— А какой была ваша жена? Не отвечайте, если не хотите.

Он отложил вилку.

— Поразительной женщиной. Блестящей умницей. Веселой, милой. Я не заслуживал такого счастья.

— Должно быть, она придерживалась иного мнения. Иначе не вышла бы за вас.

Пол немного растерялся, словно так привык считать себя недостойным жены, что иного и быть не могло.

— На момент смерти ей едва исполнилось двадцать пять. Совсем девочка, — прошептал он.

Лора нервно теребила жемчуг.

— И вы по-прежнему ее любите.

— Не такой любовью, как представляете вы.

Он повертел в руках миниатюрную копию особняка Скофилдов.

— Полагаю, во мне всегда будет жить молодой парень, только все это было давным-давно… Она была ужасно рассеянной. Я мог найти ключи от машины в холодильнике, а иногда в ее сумочке. И она совершенно не заботилась о своей внешности. Это доводило меня до безумия. Она всегда теряла пуговицы, рвала вещи…

По спине Лоры прошел озноб.

— Трудно поверить, что вы с ней уживались. Вы всегда встречались с такими элегантными женщинами!

— Жизнь — штука беспорядочная, — пожал плечами Пол. — Это я стараюсь найти в ней хоть какую-то упорядоченность.

Лора скрутила лежавшую на коленях салфетку.

— Но вы не влюбились ни в одну.

— Откуда вам знать? Вдруг я влюбился, но был отвергнут?

— Сомнительно. Вы Гран-при во всех ставках бывших жен. Порядочный, умный и красивый.

— Я был слишком занят карьерой Джорджи, чтобы снова жениться.

В его словах слышался упрек себе.

— Но вы вырастили прекрасную дочь и сделали для нее все, на что были способны. Я слышала много историй о том, что в детстве Джорджи не могла устоять перед микрофоном и балетными туфельками. И перестаньте терзать себя за несуществующую вину.

— Джорджи любила выступать. Стоило мне отвернуться, как она взбиралась на столы и танцевала. — На его лицо снова набежала тень. — Но все же мне не стоило так давить на нее. Ее матери это не понравилось бы.

— Эй, легко смотреть сверху, как кто-то другой поднимает тяжести, навешивая на штанги все новые блины.

У Лоры хватило дерзости подшучивать над его святой женой, и выражение лица Пола стало замкнутым и холодным. Раньше она бы из кожи вон вылезла, чтобы вымолить его прощение, но теперь и бровью не повела, даже когда он мрачно насупился. Вместо этого наклонилась к нему и прошептала:

— Постарайтесь пережить это и оставить прошлое прошлому.

Пол резко вскинул голову.

Лора смело встретила его взгляд.

— Это давно пора сделать.

Лора ждала, что он, как обычно, уйдет в себя, отвернется, но этого не произошло. Наоборот. Лед в его глазах растаял.

— Интересно. Джорджи сказала мне то же самое.

Он поднял оброненную Лорой салфетку, и от его долгого взгляда она едва не растаяла.

Сначала Чаз заметила этого официанта, потому что он был симпатичным и не выглядел актером. Коротышка, но хорошо сложен, с темными, стоявшими ореолом над головой волосами. Разнося подносы с закусками, он украдкой поглядывал на окружающих. Словно бы исподтишка. Впрочем, она сама делала то же самое, поэтому не придала его взглядам особого значения. Но потом вдруг увидела, до чего неловко он поворачивается всем телом.

А когда наконец сообразила, кто он на самом деле и чем тут занимается, так разозлилась, что едва искры из глаз не посыпались. Извинившись, она проскользнула в коридор для слуг и увидела, что он расставляет блюда на металлической тележке. Завидев ее, он лучезарно улыбнулся:

— Привет, ангел. Чем могу служить?

Она присмотрелась к его бейджу.

— Немедленно отдай свою камеру, Маркус.

Улыбка парня мигом померкла.

— Не пойму, о чем ты толкуешь.

— У тебя скрытая камера.

— Ты спятила?

Чаз попыталась вспомнить, где прячут камеры телерепортеры, ведущие расследование.

— Я знаю, кто ты, — пробормотал официант. — Работаешь на Брэма и Джорджи. Сколько тебе платят?

— Больше, чем получаешь ты.

Маркус был невысок, но довольно мускулист, и до нее только сейчас дошло, что, наверное, стоило бы сообщить охране и пусть бы она с ним разбиралась. Но кругом было полно народу, и Чаз показалось, что лучше не поднимать шума.

— Либо отдашь камеру сам, либо кто-нибудь отберет ее у тебя.

Должно быть, ее слова прозвучали так убедительно, что он растерялся. Тот факт, что она способна надавить на него и заставить плясать под свою дудку, придал ей еще больше уверенности.

— По-моему, это не твое дело, — бросил официант.

— Понимаю, и тебе нужно как-то жить. Отдай камеру, и забудем обо всем.

— Не будь сукой.

Вместо ответа она молниеносным движением выбросила вперед руку и схватилась за верхнюю пуговицу его жилета, ту, которая немного отличалась от остальных. Пуговица осталась в ее пальцах, но не оторвалась, потому что была прикреплена к тонкому шнуру.

— Эй!

Чаз с силой дернула за шнур.

— Никаких камер! Можно подумать, тебе это неизвестно!

— Да что тебе нужно? Знала бы ты, сколько платят фотоагентства за подобное дерьмо!

— А мне плевать.

Его лицо налилось багровой краской, но он не мог незаметно выхватить у нее камеру.

Чаз пошла по коридору. Маркус поплелся за ней.

— Послушай, ты могла бы продать свою историю. Ты ведь работаешь у них. Клянусь, ты получишь не меньше сотни кусков. Отдай мне камеру, и я сведу тебя с нужным парнем. Он все устроит.

«Сто тысяч долларов!..»

— Тебе даже не обязательно выкапывать всякую грязь. Говори все как есть.

Чаз даже не ответила. Просто ушла.

«Сто тысяч долларов…»

После ужина на экраны пустили смешной видеомонтаж клипов из «Скипа и Скутер». Как раз перед церемонией разрезания свадебного торта в зале появился Дирк Дьюк с микрофоном. Он был самым популярным в городе диджеем (настоящее имя — Адам Левенштейн), и Поппи наняла его подобрать музыку для танцев, которые должны были начаться не раньше чем через полчаса. Дирк был невысокого роста, с вытянутой головой, татуированной шеей и гарвардским образованием, которое всеми силами старался скрывать. Сегодня вместо обычных джинсов на нем был дурно сидевший смокинг.