Королевская аллея - Франсуаза Шандернагор

После того я вовсе перестала заниматься делами протестантов и полностью подчинилась воле Короля. Теперь я хорошо видела, что политика — не моя стихия…

Король часто говорил мне, что я ничего не понимаю в государственных делах; однако я чувствовала, что мне вполне хватает ума для здравой оценки государственных деятелей. Мне было чрезвычайно важно добиться какого-нибудь, хотя бы косвенного, влияния при назначении людей на тот или иной пост, иначе я рисковала лишиться своего места: у меня не было никакой поддержки при Дворе, никаких могущественных родных, и первая же интрига грозила серьезно навредить мне; итак, следовало заручиться помощью лиц, которые, будучи обязаны мне своим возвышением, могли бы, в свою очередь, защитить меня.

Более всего я боялась двоих приближенных Короля, имевших на него самое сильное влияние, — господина де Лувуа и отца Лашеза; естественно, я стала выбирать себе друзей из числа их врагов.

К первому министру Короля я испытывала больше чем предубеждение. Он никогда не нравился мне, даже во времена Вожирара. Все мне было неприятно в этом человеке — его грузное тело в плотной одежде, топорная красная физиономия, грубые и, одновременно, вкрадчивые повадки, высокомерие, коим он подавлял людей ниже себя рангом, и подобострастие, коим усыплял подозрительность вышестоящих; при этом ни намека на человечность, но, напротив, во всем безграничная алчность, подкрепленная беспредельной жестокостью; он не брезговал ничем в достижении своих целей, боясь лишь одного — разоблачения; незаконные поборы, чрезмерные контрибуции, беззастенчивое нарушение гражданских и религиозных прав, осквернение самых святых понятий, грабежи, поджоги, разбой и варварство — все было ему впору.

Я прониклась отвращением к нему с первой же минуты и решила покончить с этим человеком, пока он сам не покончил со мною. Нужно было действовать без промедления, ибо внезапная кончина господина Кольбера и последующий разгром его семейства в несколько месяцев вознесли господина де Лувуа на небывалую высоту. Летелье, его друзья и приспешники захватили буквально все — Военное министерство, Финансы, Полицию, Почту, управление делами протестантов, даже сюринтендантство Строительства, которое Король отнял у сына Кольбера, господина де Бланвиля, отдав его тому же Лувуа. Семейство Кольберов удержало в своих руках лишь Министерство Морского флота, которое возглавлял господин де Сеньеле, второй сын «Севера», и Государственный секретариат иностранных дел, коим управлял Кольбер де Круасси, его дядя. Но все были уверены, что Король отдаст и эти ведомства, как и все остальное, господину де Лувуа.

Я решила ограничить возрастающее влияние этого опасного, рвущегося к власти человека, незаметно способствуя возвышению клана Кольберов, попавших в опалу.

Я с большим уважением относилась к господину де Круасси, хорошо знала господина де Сеньеле и теперь попыталась сблизиться с его сестрами, одна из которых была замужем за герцогом де Шеврезом, а вторая за герцогом де Бовилье; мне это удалось тем легче, что обеих дам отличали здравый смысл, прямота нрава и набожность; вскоре мы тесно подружились.

Добившись этого, я начала понемногу продвигать вперед мои фигуры, ловко используя каждый промах нашего врага и возвеличивая заслуги друзей. От случая к случаю я как бы вскользь, невзначай обращала внимание Короля на то, что уверенность, отличавшая все поступки и речи маркиза де Лувуа, отнюдь не спасает его от ошибок; Король был поражен примерами, что я привела ему, стал внимательнее следить за своим министром и вскоре сам убедился, что тот часто с решительным и высокомерным видом говорит вещи, которые ничем не подтверждаются на деле; через некоторое время он получил наглядное тому доказательство.

Отправившись в Трианон проверить, как идут работы, в сопровождении своего министра, на сей раз в качестве сюринтенданта Строительства, Король заметил, что одно из окон находится чуть ниже других; у него был острый глаз и он редко ошибался на сей счет. Однако господин де Лувуа, не желавший, чтобы его обвинили в небрежном надзоре за работами, решительно настаивал на том, что все окна расположены на одном уровне; он надеялся, что Король удовлетворится этим утверждением и, как всегда, поверит ему, но монарх, которого я давно убеждала в наглости его министра, не успокоился. Он велел позвать господина Ленотра и, скрыв от него суть спора, попросил промерить окна в его присутствии — и оказался прав. Он пристально взглянул на господина де Лувуа и невозмутимо приказал разобрать стену; случай этот навел его на серьезные подозрения, коим я старалась постоянно давать новую пищу.

При каждом удобном случае я сравнивала беспардонную наглость Лувуа со спокойным, миролюбивым нравом господина де Сеньеле, сдержанностью и компетентностью господина де Круасси, выставляла в выгодном свете благотворительные дела герцога де Шевреза и скромность герцога де Бовилье. Король уже привык встречать в моей комнате обеих герцогинь, их жен; сюда же я время от времени приглашала госпожу де Сеньеле, молодую, красивую, привлекательную даму, к которой монарх питал некоторую склонность. Кроме того, желая не упустить случая поднять акции господина де Сеньеле, я посоветовала ему устроить для Короля и всех придворных роскошный прием в Со, где у него был загородный дом. 30 июня 1685 года господин де Лувуа дал подобный праздник для Короля в живописном местечке под названием Медон, однако то ли он не озаботился подготовкою, то ли пожалел денег, но праздник вышел весьма посредственный, а начавшийся дождь вконец испортил впечатление.

Я убедила маркиза де Сеньеле не жалеть сил и средств, лишь бы затмить своего соперника, и 16 июля того же года он предложил Королю такое пышное празднество, какого при Дворе еще не видывали. Тут в изобилии имелось все, что могло усладить чувства и вкусы гостей: изысканные блюда и напитки, редкостные или несезонные фрукты, прекрасные концерты и коротенькая, но очаровательная опера, нарочно сочиненная на сей случай господином Люлли, искусно устроенный, великолепный фейерверк в парке, гротах и по берегам каналов, где плавали лодки и небольшой корабль; одним словом, изобретательный и щедрый хозяин предложил нам в тот день сказочное по красоте и необычности развлечение. Король объявил, что весьма доволен, и что господин де Сеньеле угодил ему во всем, вплоть до мелочей.

Господин де Лувуа сам способствовал своему падению. Недаром говорится, что боги ослепляют того, кого хотят погубить: министр продолжал вести себя по-прежнему, не догадываясь о возраставшем недоверии Короля, и наглость его стала прямо-таки непереносима монарху. Однажды, будучи в армии, он осмелился передислоцировать конных гвардейцев, расставленных самим Королем. «Да сказали ли вы господину де Лувуа, что это я разместил вас тут?» — спросил Король у их капитана. «Да, Сир, говорил», — отвечал тот. «Прекрасно! — заметил уязвленный Король, обернувшись к своей свите. — Я вижу, господин де Лувуа почитает себя великим полководцем, с коим никто не сравнится!» Он долго не мог простить министру это оскорбление, я же старалась время от времени напоминать о нем монарху.

Но министр пошел еще дальше. Толкнув Короля своими пагубными советами на Пфальцскую войну, в то время, как я, вместе с Кольбером де Круасси, тщетно уговаривала его сохранить мир и не нарушать заключенный договор, он столь безжалостно разорил этот край, что вопли несчастных жертв скоро огласили всю Европу. Король не любил напрасной жестокости; он боялся ненависти народа, которая висела над ним дамокловым мечом и грозила тяжкими последствиями. Я не упустила случая живописать ему все ужасы пожаров в Пфальце и внушить чувство вины за содеянное, говоря с воодушевлением, рожденным как моею любовью к ближним, так и ненавистью к министру.