Призрак в лунном свете - Говард Филлипс Лавкрафт

13 февраля 1931 года.

Что ж, не все так гладко, как я предрекал. Муру все хуже, он не ведает, чем себя спасти, но, похоже, он как-то подозревает меня. В прошлом месяце пришло пропитанное каким-то холодком предубеждения письмо от Мортона, и о Муре в нем ни слова. Теперь и Дайсон мне пишет — столь же сдержано, сдается мне, — о том, что Мур пытается расследовать инцидент. Он разыскивает Вейланд-Холла — разослал каблограммы в Лондон, Найроби, Момбасу и еще в несколько мест, но, само собой, поиски ни к чему не приводят. Подозрениями он, похоже, поделился с Дайсоном — пусть и верит им пока не до конца. А Мортон, боюсь, уже поверил.

Пришло время исчезнуть, господа. Моей карьере конец, но виновник уже наказан. Верю — по прошествии времени мне удастся вернуться в Южную Африку; пока же я заведу новый банковский счет на имя Фредерика Несбита Мэйсона из Торонто, брокера по делам горных и рудных разработок. Обзаведусь новой подписью, а если подозрения Мура не получат огласки — просто переведу все средства обратно на настоящее имя.

15 августа 1931 года.

Вот уже полгода прошло, а сплин тревожного ожидания не оставляет меня. Уже не пишут ни Дайсон, ни Мортон, да и порядочно других контактов оборвалось. Доктор Джеймс из Сан-Франциско порой извещает меня о Муре через вторые руки — тот очень плох, с мая не ходит. Пока язык не отказал, жаловался на озноб. Сейчас утратил способность говорить, еле дышит. Несомненно, Мур подцепил Trypanosoma gambiense. Долго же продержался — дольше моих подопытных-негров. Батты хватило на три месяца и восемь дней, а Мур живет уже год после укуса. Месяц назад слух донес до меня, что в Укале искали и не могли найти доктора Вейланд-Холла. Пока особо не волнуюсь ни о чем — никаких улик ко мне не ведет.

7 октября 1931 года.

Все. Конец. «Момбаса гэзетт» пишет: Генри Мур умер двадцатого сентября после продолжительного приступа лихорадки, сопровождавшегося резким упадком температуры тела. Моей радости нет предела — я поклялся покарать его, и я его покарал. Если в чем-то я и просчитался, то только в значимости Мура для Африки — расследование гибели идет полным ходом, не прекращаются поиски отправителя посылки, муха, укусившая его, полностью идентифицирована по уцелевшим особям и развившимся личинкам, установлена и обманная природа окраски крыльев. Никто не сомневается в том, что насекомых вывели и направили к Муру с целью убийства. Оказывается, Мур взаправду поставил в известность Дайсона о моей возможной причастности, но тот молчит — слишком мало прямых улик; вслед за ним молчит и полиция. Ищут всех возможных недругов Мура подряд, а «Ассошиэйтед Пресс» намекает, что «расследование, которое, возможно, приведет к одному известному врачу, находящемуся ныне за рубежом, будет продолжено».

Не дает мне покоя один факт, приведенный в самом конце сообщения и наверняка являющийся жареной уткой желтого журналиста, — особенно тревожусь, вспоминая поверья чернокожих и странное поведение мухи, укусившей Батту. Похоже, подобного рода причуда имела место в ночь, когда скончался Мур. Дайсона разбудило жужжание мухи — с лазурными крылышками. Она покружилась у него над головой и вылетела за окно, а через считанные минуты ему позвонила сиделка, что ухаживала за немощным доктором в доме в Бруклине, и известила о его кончине.

Но тревожнее всего — огласка; люди в Укале вспомнили бородатого белого, что набрал на машинке письмо и отправил что-то по почте, и полиция ныне прочесывает окрестности в поисках туземцев, что вели его сквозь джунгли. Я почти везде справлялся сам, но если они отыщут убандийцев, что сопроводили меня через лесной пояс Н'Кини, придется объясняться более обстоятельно, чем хотелось бы.

9 ноября 1931 года.

Не без трудностей, но все же взял расчет по всем делам. Спешно покидать эти места не хочу — паническое бегство стоит лишних подозрений. На этой неделе — еще одно письмо от Дайсона, с вестью о смерти Мура, но в нем сказано не больше, чем в газетах. Нью-йоркские таблоиды, похоже, воздерживаются от сообщения подробностей, хотя в один голос уверяют, что расследование не сбавляет обороты. Ни слова от старых друзей. Видимо, до своего ухода в небытие Мур пустил злокозненный слух, но что есть слух, не подкрепленный уликами?

И все же я поостерегусь. Я выеду в Момбасу в четверг, а оттуда на пароходе достигну Дурбана. Там я окончательно исчезну для мира, но вскоре в Йоханнесбурге появится брокер по горнорудной промышленности, канадец Фредерик Несбит Мэйсон.

На этом мой дневник закончится. Если следствие не выйдет на меня, сотворенное мной увидит свет лишь после моей смерти. Если же подозрения подтвердятся и сделаются неопровержимыми, журнал удостоверит и уяснит нечеткие обвинения, а также восполнит многие важные и туманные пробелы во всей этой истории. Правда, в случае прямой опасности для жизни я, конечно, буду вынужден уничтожить его.

Все это неважно, если подумать. Доктор Генри Мур испил чашу сполна. С ним в воды Стикса канул и доктор Томас Слоунвайт. И лишь смерть Фредерика Мэйсона прольет свет на связывающее эти две призрачные фигуры злодеяние.

15 января 1932 года.

Вот и новый год; в силу обстоятельств возобновляю записи. На сей раз обращаю мысли в дневник единственно ради сохранения душевного равновесия, поскольку было бы абсурдно считать, что в истории не поставлена точка. Я проживаю в отеле «Вааль» в Йоханнесбурге под своим новым именем, и пока еще никто не усомнился в моей фальшивой личности. Веду пустопорожние деловые переговоры, чтобы выглядеть убедительнее в роли торгового агента, но уже подумываю заняться этим делом всерьез. Позже нанесу визит в Торонто и внесу еще немного реальных штрихов в свою биографическую фикцию.

Что меня теперь беспокоит более всего, так это насекомое, около полудня влетевшее ко мне в номер. Конечно, в последнее время я подвержен всякого рода ночным кошмарам, но их и следовало ожидать ввиду моего постоянного нервного напряжения. Однако, реальная живая муха цеце сродни сну наяву, который я совершенно не в силах объяснить. Целую четверть часа она с жужжаньем сновала вокруг книжной полки, успешно уклоняясь от всех моих попыток поймать или убить ее. Самое же странное — ее окраска и обличье; у нее крылья цвета лазури, да и во всех прочих отношениях она прямой дубликат моего гибрида, летучей смерти. Просто не понимаю, как это могло случиться. Я ведь отделался от всех своих гибридов, как окрашенных, так и нет, что остались у меня после того, как я отправил посылку Муру, и я не припомню ни единого случая их побега.

Может быть, это всего лишь галлюцинация? Или, скажем, одна из особей, удравших на волю из бруклинского дома Мура, нашла обратный путь в Африку? Налицо та же абсурдная ситуация, что и в случае с мухой, разбудившей Дайсона после смерти Мура, но, в конце концов, нельзя исключить и того, что некоторые из этих тварей выжили и вернулись на родину. Что же касается лазурной окраски, то она намертво пристала к их крылышкам, ибо составленный мною пигмент является столь же прочным, как и тот, что обычно используется для татуировок. Это единственное рациональное объяснение, какое приходит мне в голову, хотя и в этом случае чрезвычайно странно, что маленькой твари удалось залететь так далеко на юг. Впрочем, она наверняка обладает неким наследственным инстинктом, способностью находить дорогу домой, которая, по-видимому, присуща этому виду мух цеце. В конце концов, эта линия их родства и ведет в Южную Африку.