Любовь на Таганке - Нина Сергеевна Шацкая

из леса с диким шумом вылетел пугающий своими размерами, огромный черный ворон.

– Господи, Танька, это очень плохая примета… По деревенской примете черный ворон – к смерти.

Меньше чем через месяц умирает Танина дочь – Карина, а еще через две недели – Лёня.

* * *

А когда утром 14 октября я Лёне вызвала скорую, Галя, наша милая соседка по даче, находясь рядом с Лёниной кроватью, подняла кисоньку Анфису:

– Вот, Анфисонька, заболел твой папочка, пожалей его. – На что Лёня произнес страшную фразу: «Она еще не догадывается, какая беда пришла в дом». Лёнечке оставалось жить 13 дней.

* * *

День похорон – 29 октября. Очень холодный день с пронизывающим ветром, а у меня на входной двери квартиры сидела с израненными крылышками бабочка-мотылек. В этот же день летала бабочка на сцене театра «Современник» во время спектакля (из рассказа Сергея Гармаша). Что это? Что за знаки? Может быть, это Лёнина душа облетала любимые места?..

Глава 9

Прощание

Осень. Октябрь.

Когда, где была подхвачена эта последняя болезнь? Лёнечка, родненький, почему я не заметила признака, хоть какого-то? Нам было хорошо, ты был весел…

10 октября 2003 года

Концерт «На троих». Лёня, Володя Качан и Миша Задорнов. Лёня не хочет ехать на концерт – это обычное его состояние или перед концертом, или перед очередной съемкой.

Лёня читал первым «Ревнивого супруга» – театральную фантазию на тему Джованни Боккаччо. Я сидела в кулисах, в двух шагах от него.

Читал он замечательно, только заметно дрожали пальцы. «От волнения», – подумала я. Прием потрясающий, с букетами роз, гвоздиками от школьников, – три мальчика вышли на сцену. Долгие аплодисменты. Когда Лёня ушел со сцены, я спросила: «Почему у тебя дрожали пальцы? Ты все еще так волнуешься?» – «Мне было холодно, – сказал мимоходом. – Ладно, Нюсенька, поехали домой».

Позднее Лёня Ярмольник говорил, что не нужно было Лёне ездить на концерты, не понимая, что не в деньгах тут было дело. Лёне как воздух необходим был зритель, живое общение со зрителем, которого он любил и которого был лишен долгое время. Ответная любовь придавала ему силы и положительный душевный заряд. Хотя и деньги в этом случае играли немаловажную роль: он был счастлив оттого, что даже в таком состоянии может обеспечивать семью. Я, как никто, очень хорошо его понимала. «Нюсенька, я заработал вам денежку», – радовался он, и мы, счастливые, что все прошло на достойном уровне, возвращались к нашей мамке, Клавдюнечке, чтоб отдать ей букеты цветов и перед сном немного тихо поболтать, не забывая при этом приласкать Анфису Леонидовну. Анфиса – удивительная киска: с некоторых пор она, как собачка, стала встречать и провожать всех, кто приходил в наш дом. И теперь она была первой, наша маленькая, кто нас встретил после концерта 10 октября.

Немного посидев с нами, Клавдия Николаевна ушла спать, а мы с Лёней еще часа два будем на кухне смотреть что-то по телевизору, после чего Лёня, пожелав мне «гуднайтик», уйдет в спальню, а я останусь всем на утро готовить завтрак.

11 октября

Днем я отправляю Клавдию Николаевну в Москву. Константин Дмитриевич уехал днем раньше. В 18:00 в поселке отключился свет: кто-то что-то пережег, строя дачу. Дома стало прохладно, но мы тепло оделись. Сидели без света, без телефона и, что самое страшное, без телевизора. Зажгли свечи. Романтики – на полчаса. Как могли, развлекали друг друга. Перед сном обнялись, поцеловались:

«Гуднайтик, Нюсенька», «гуднайтик, Лесенька».

13 октября

Утром, как всегда, завтракаем. Рядом крутится Анфиса. Всё как всегда. Нам хорошо, уютно друг с другом. Быстро поднявшись на второй этаж, радостно сообщает: «Нюсенька, я поднялся на второй этаж, и никакой одышки, представляешь?» Я радуюсь вместе с ним. В общем, день обычный, ничего не было такого, что бы меня насторожило. Вечером я ушла смотреть телевизор на второй этаж.

Вдруг в дверях появляется озорная Леськина рожица:

– Нюська, покулим? – Это «покулим» он произносил, подражая своей любимой Оленьке, когда ей было два года. Покурили, минут через двадцать: «Я пошел. Ты когда ко мне придешь?» – «Вот досмотрю… минут через 15». Так у нас было заведено: перед сном обязательная нежность. Через некоторое время спускаюсь к Лёне. Родненький улыбается, протягивает ко мне руки – приглашение на «обняться».

Наобнимавшись, я собираюсь уходить на кухню. «Нюсенька, – окликает он меня, – прежде чем уйдешь, включи, пожалуйста, мне обогреватель». Я в ужасе: «Лёня, ты сошел с ума! В комнате такая жара, а ты еще хочешь включить обогреватель?!» – «А меня знобит», – слышу я. Два часа ночи. Быстро достаю и ставлю ему градусник. Через три минуты он вынимает – 37,2°. Прошу подержать подольше. «Нюсенька, когда температура высокая, градусник показывает сразу». Настояла на своем. И опять – 37,2°.

Мне стало нехорошо: я знала, что это легочная температура. Быстро набираю номер телефона Наташи Квадратовой, лечащего врача Лёни из Шумаковского центра, которая советует дать "Бисептол" и "Колдрекс", что и было незамедлительно сделано. Выпив лекарство, Лёня просит, чтобы я ложилась спать: «Ну, что ты, Нюська, так разволновалась? Ничего страшного, я выпил лекарство – температура снизится. Уже поздно, я хочу спать, ложись, родненькая».

14 октября

Рано утром ставлю градусник. Температура не снизилась. В панике, которую, наверное, плохо скрываю, вызываю одинцовскую скорую, которая приехала не очень скоро. А приехав и прослушав Лёнины легкие, убила словами – хрипы в легких. И с этого времени я перестала что-либо соображать, чего не могу простить себе до сих пор. Меня парализовало это известие. Я часто пугала Лёню: «Лёнечка, не дай тебе бог подхватить воспаление легких, не дай бог!» Я боялась только этого, а когда услышала эти страшные слова, меня охватила паника: что делать? Надо срочно везти в больницу, в Шумаковский центр. Набираю номер и почти кричу в трубку, что с Лёней беда… хрипы в легких…

Наверное, до конца моих дней меня будет мучить неотвязный вопрос: почему Лёню с его страшным диагнозом – воспаление легких – отказался взять к себе Шумаковский центр, к которому Лёня был прикреплен пожизненно.

– Нет мест, – был ответ.

– Но ведь всегда есть 2–3 места для «своих».

– А разве Лёнечка не «свой»?

– Ну, может, попроситься на другие этажи?

– Не возьмут: а вдруг это вирус?

Бросаю трубку. Ощущение беспомощности. В отчаянии звоню Лёне Ярмольнику: «Лёнечка, что делать? У нас беда. Хрипы в обоих легких у Лёни. Надо срочно везти в больницу, я не знаю в какую». – «К Шумакову!»

– Там сказали – нет мест, я только что звонила.

Лёня в замешательстве: «Я тоже не знаю. Подожди,