Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур

Ну что ж, он будет зорко следить за ней и на этот раз не позволит ей уйти.

В последующие дни Мария, казалось, заглушила угрызения совести. Она больше не упоминала о Сесиль и не делала дальнейших попыток отослать ей мужа. Как будто согласилась быть любовницей Феликса и принимала их связь без протеста и оговорок. Много говорила о том, что они будут делать в Париже. Её поведение, однако, лучше не стало. Она курила всё больше и больше, её речь сделалась ещё грубее, и она даже начала пить. Не привыкшая к алкоголю, Мария быстро пьянела и становилась несносной. Она утратила остатки скромности, и их любовь сделалась ещё раскованнее, чем прежде.

Феликс терпеливо сносил эту новую эволюцию, хорошо зная, что она — внешнее проявление внутреннего конфликта Марии. Временами он читал в её расширенных зрачках неописуемый ужас и ненависть. Ему хотелось развеять её страхи, но никакие уговоры не могли поколебать её убеждения. Она была безнадёжна. Беспомощно, с разбитым сердцем, он наблюдал за тем, как она боролась с падением в ад. Он говорил себе, что кризис такого неистового накала не может продолжаться долго, в Париже она возьмёт себя в руки.

Тем временем Феликс стал более бдительным. К счастью, как он рассчитал, преимущество было на его стороне. Она не сможет исчезнуть так легко, как в Англии. Во-первых, он следил за ней, не был больше тем наивным влюблённым, который уходил из того коттеджа с черепичной крышей по её просьбе. Она находилась также под наблюдением герра фон Виерлинга. Хитрый директор намеревался заставить её довести до конца свои гастроли, даже если, как он сказал, она вела оперный дом к банкротству. Наконец, все её вещи и, самое главное, Ромола находились в отеле. Феликс знал, что Мария никогда не покинет город без Ромолы или без маленькой гипсовой статуэтки Мадонны. В этом он был уверен. Он решил следить за обеими.

Фигурка стояла в его номере, на буфете, куда Мария поставила её сама в первые исступлённые дни их воссоединения. Старая служанка находилась наверху. Из своей комнаты он слышал усталое шарканье её шагов. Его положение, уверял он себя, стратегически было идеальным.

Он накупил гору книг и партитуру моцартовских симфоний и почти не покидал отеля. Погода облегчала его решение. Долгие периоды ледяного дождя следовали за порывами пронизывающего ветра, оканчиваясь шквалами хлеставшего снега. Солнце сдалось и даже не пыталось проникнуть сквозь толстый слой облаков. Дрезден был погружен в постоянные сумерки, которые к середине дня превращались в густую тьму. Вытянувшись в шезлонге, с трёхрожковым канделябром у локтя, с партитурой, открытой на приподнятых коленях, Феликс наслаждался жизнью затворника, выполняя тем временем обязанности часового. Временами эта мысль вызывала лукавую улыбку на его исхудалом лице.

Однажды днём, однако, острый укол совести вытолкнул его из комфортного состояния и послал, ворчащего и недовольного, в долгое странствование по незнакомым и тёмным улицам в поисках Рихарда Вагнера. Найдя наконец жильё композитора, Феликс вошёл в вонючий подъезд, взобрался на четыре пролёта скрипучих ступенек и позвонил в дверной колокольчик.

После долгого и томительного ожидания дверь приоткрылась, и появился женский глаз, карий и подозрительный.

— Его нет. Приходите завтра.

Слова были поспешно произнесены из-за двери, которая должна была вот-вот захлопнуться без дальнейших переговоров. Феликс быстро вставил носок ботинка в щель.

— Я пришёл поговорить с герром Вагнером о работе, — быстро сообщил он с многообещающей улыбкой.

Его сообщение немедленно возымело действие. Дверь широко распахнулась, и появилась фрау Вагнер. Она была бы молодой и хорошенькой, если бы не скорбная складка у рта и растрёпанные волосы, которые делали её некрасивой и старше своих лет, почти пожилой.

— Я думала, что вы пришли за арендной платой, — сказала она с удручающей откровенностью человека, давно забывшего о гордости. — Рихарда нет, но он должен скоро вернуться. Если не возражаете, можете подождать на кухне, посидеть, пока он не придёт. — И в качестве робкой приманки прибавила: — Там тепло.

Он прошёл за ней по тёмному и извилистому коридору на кухню, угрюмую в ноябрьских сумерках. Хотя день почти кончился, фрау Вагнер не сделала попытки зажечь огрызок свечи, вставленной в оловянный подсвечник над краном.

— Может быть, вы хотите что-нибудь выпить? — спросила она неуверенно, когда он сел за кухонный стол, стоящий посреди комнаты.

Он уловил выражение облегчения, когда вежливо отказался, и почувствовал симпатию к этой измождённой, преждевременно состарившейся женщине.

— Мне кажется, я видела вас раньше, — проговорила она, всматриваясь в него. — Ваше лицо мне знакомо.

Конечно, она видела его литографический портрет, который продавался по всей Германии в канцелярских и музыкальных магазинах.

— Моё имя — Феликс Мендельсон.

— Теперь я припоминаю. Вы композитор, кик мой муж. Я слышала о вас. — Фрау Вагнер направилась к табуретке, стоящей возле окна, и продолжала чистить картошку, плавающую в зелёной глиняной миске. — Вы написали много песен, не так ли? Я видела их в магазинах. Вам повезло, что их напечатали. — В её голосе слышалась нотка горечи. — Рихард написал кучу песен, но никто не хочет их издавать.

— Возможно, я мог бы помочь, — предложил Феликс с искренней теплотой и желанием завоевать её доверие. — Я знаю нескольких издателей.

— Если бы вы могли, я была бы вам очень благодарна, — сказала она со свойственной ей откровенностью. — Нам нужны деньги.

«Да, без сомнения, нужны», — подумал он. Когда начинаешь экономить на свечах, значит, уже дошёл до финансового дна... У бедных, заметил он, кухня бывает самой ярко освещённой и весёлой комнатой, но эта кухня только свидетельствовала об отчаянной бедности и несчастьях. Сам воздух, пронизывающий и сырой, несмотря на огонёк в печке, дышал отчаянием и неудовлетворённостью и говорил о постоянных ссорах, взаимном разочаровании.

— Даже большой музыкальный талант часто вынужден идти медленно, чтобы достичь материального благополучия, — сказал он, чтобы поддержать разговор. — Вам, может быть, интересно будет узнать, что должность, которую я пришёл обсудить с вашим мужем, даёт стабильный и приличный заработок.

Фрау Вагнер повернулась к нему, устало отбросила рукой прядь волос.

— С вашей стороны очень любезно было взобраться по этой лестнице, чтобы предложить ему должность.

В её глазах вспыхнула благодарность, сменив прежнюю недоверчивость. Она расслабилась, радуясь разнообразию, которое внёс его визит в её монотонную и одинокую жизнь, тому, что можно с кем-то поговорить, кто пришёл не для того, чтобы угрожать или требовать денег.

Несколько минут она молчала, глядя на него сквозь сгущающуюся темноту.

— Вы не имеете понятия, что значит жить впроголодь, никогда не зная, откуда придёт следующий талер, — вздохнула она. — Уже десять лет — в апреле исполнилось десять лет, с тех пор как я вышла замуж за Рихарда, — наше положение не становится лучше. До того как я вышла за него замуж, я жила хорошо. Была актрисой. Моё имя — Минна Плейнер. — С патетическим и несокрушимым тщеславием бывших актрис она спросила с надеждой: — Может быть, вы обо мне слышали?