Карта хаоса - Феликс Х. Пальма

По-прежнему держась руками за раму и уже поставив ногу на узкий карниз, Мюррей шумно втянул в себя воздух. Пока они вели свои споры, день успел угаснуть в опаловых отблесках заката и уступил дорогу дивной летней ночи. На небе круглой печатью застыла полная луна. Прекрасная ночь для смерти, подумал миллионер, чувствуя, как мягкий ветерок, пропитанный запахом жасмина, гладит его по голове. А почему бы и нет? Почему бы вот так разом не покончить со всеми страданиями? Может, он и вправду трус, как сказал Конан Дойл? Мюррей еще дальше выдвинул правую ногу и услышал, как за спиной кто-то вскрикнул – наверняка Джейн. Сейчас ему было жаль и ее, и Джорджа, и даже Конан Дойла. Жаль, что друзьям придется стать свидетелями его гибели, но ведь Уэллс сказал правду: Мюррей превратил жизнь близких людей в настоящий кошмар. Лучше раз и навсегда избавить их от тяжкого зрелища. И он это сделает. Мюррей посмотрел вниз. Там лежал сад, по которому они так часто гуляли с Эммой. В каждом его уголке, словно обрывки ткани, повисшие на колючих ветках кустарника, остались воспоминания – о поцелуе, ласковом прикосновении, шутке, которой она смеялась. Сейчас серебристый свет луны мягко очерчивал кроны деревьев и дробно отражался на гладкой поверхности прудов, где задумчиво покачивались кувшинки, исполняя медленный вальс, хотя у танца не было зрителей. Чуть дальше, над густым лесом возвышался купол чудесной стеклянной оранжереи, маленького изысканного дворца, – его Мюррей построил собственными руками, чтобы устроить невесте сюрприз. Оранжерея в мельчайших деталях повторяла знаменитый индийский Тадж-Махал.

В этот миг Мюррей наконец оценил бесконечное расстояние, отделявшее его от земли, и на него напал иррациональный страх, совсем как в то утро, когда он спускался на землю на воздушном шаре, чтобы завоевать сердце Эммы. Тогда ему тоже пришлось преодолевать головокружение, но дело того стоило, потому что внизу, на пастбище Хорселла, его ждала любимая девушка. Мюррей закрыл глаза и снова увидел ее внизу такой, какой она была в тот день – вся в белом, с зонтиком, который Эмма не переставала нервно крутить… Он собрал последние остатки храбрости и сказал себе, что должен уйти к ней и сделать это побыстрее, потому что Эмме не нравилось, когда он опаздывал, а Мюррей и так уже задержался на несколько месяцев… Он открыл глаза, чтобы ринуться в пустоту.

И тут он ее увидел. На тропинке, обсаженной розами, в том самом месте, где обычно останавливалась Эмма, чтобы насладиться ароматом цветов, стояла женщина. В лунном свете белело ее платье, но лицо закрывал зонтик, который она нервно крутила. Картина была пронзительно жуткой, как внезапный смех в ночной тишине. Тело Мюррея напряглось, он несколько раз моргнул, и с губ его сорвалось имя:

– Эмма…

– Нет, Монти, нет, ради бога, – взмолилась Джейн. – Не прыгай. Эмма этого не хотела бы…

– Эмма! – крикнул Мюррей.

Он резко повернулся и спрыгнул с подоконника обратно в комнату.

– Так я и знал! – заявил Конан Дойл победным тоном. – Я знал, что он этого не сделает.

Не обращая на него внимания, Мюррей кинулся к Уэллсу, схватил за руку и потянул к окну.

– Посмотри, Джордж, посмотри! – кричал он. – Это Эмма!.. Вон там!

– Что?

Все бросились к окну и высунулись наружу.

– Я никого не вижу, – пробормотал Уэллс.

– И я тоже, – сказала Джейн, прищурившись. – А что именно ты заметил?

Мюррей не ответил. Он развернулся и бегом вылетел из комнаты. Все, наталкиваясь друг на друга, последовали за ним вниз по лестнице. Миллионер прибежал в сад, где только что видел свою невесту, встал как вкопанный и огляделся по сторонам. Запыхавшиеся друзья присоединились к нему, но, прежде чем они успели спросить, что же все-таки происходит, миллионер опять сорвался с места. Выкрикивая имя Эммы, он обежал все тропинки и берега прудов. Друзья с жалостью наблюдали за ним. Мюррей бегал от одного края парка к другому, на миг замирал, прислушивался, а потом возобновлял свой безумный и бесцельный бег. Наконец он выбился из сил и упал на колени. Уэллс подошел, нагнулся и положил руку ему на плечо. Мюррей посмотрел на него – глаза его были до краев переполнены безутешным горем.

– Я видел ее, Джордж, клянусь, я видел ее, – прошептал он. – Это была она. Она стояла вон там… Почему она ушла?

Конан Дойл мягко улыбнулся.

– Она пытается найти тебя, – стал объяснять он тоном отца, утешающего сына, – но не может отыскать нужную дорогу. Наверное, просто хочет напомнить, что у вас с ней должна состояться встреча в Брук-Мэноре. Она ведь сама назначила ее в день своей смерти. Но, как я не раз говорил, духу, любому духу, чтобы явиться нам, нужен соответствующий канал. Духам нужны медиумы…

На третий день после того, как Великий Анкома приплыл в Англию, ближе к вечеру, когда сумерки уже начали размывать очертания окружающего мира, Мюррей стоял на пороге Брук-Мэнора. Его сопровождала Джейн, которая с самого утра присматривала за ним. В доме их ожидали Уэллс и Конан Дойл, заранее приехавшие туда в кэбе вместе с медиумом – тому требовалось провести несколько часов в помещении, где состоится сеанс, чтобы к нему попривыкли скопившиеся там духи – так человек, прежде чем погладить собаку, дает ей обнюхать себя.

– Хоть убейте меня, не могу понять, как я поддался на ваши уговоры, – бросил миллионер Уэллсу, когда тот открыл им дверь.

Не переставая бурчать, он вошел в холл, и уже за его спиной Джордж обменялся многозначительным взглядом с Джейн. После торопливого объятия Уэллс повел миллионера в столовую. С первого взгляда писатель отметил, что друг немного привел себя в порядок и надел приличную одежду, но это было скорее заслугой Джейн, чем самого Мюррея.

– Ты не пожалеешь, Монти, поверь мне. Просто расслабься насколько сможешь, чтобы потусторонние силы не чувствовали отторжения с твоей стороны и…

– Довольно, Джордж, прошу тебя, – перебил его Мюррей, досадливо махнув рукой. – Я приехал, чтобы увидеться с Эммой, а не для того, чтобы выслушивать твои спиритические бредни.

Уэллс со вздохом кивнул, и они втроем вошли в просторную гостиную, куда вела дверь из холла. Здесь горел камин, поэтому было гораздо теплее. На стенах все так же висели головы оленей, которые с вызовом глядели друг на друга, хотя вступить в поединок им не будет суждено никогда. Конан Дойл стоял в дальнем конце зала перед дверью в столовую и сейчас был похож на стражника, охраняющего врата в загробный мир.

– Добрый вечер, Гилмор, – бросил он Мюррею. – Рад тебя видеть. Позволь выразить уверенность, что ты не только не раскаешься в том, что внял нашему совету, но и…

– Сделай милость, Артур, давай перейдем к делу, – с нетерпением перебил его Мюррей.

– Разумеется, разумеется. Сейчас перейдем и к делу, – ответил Конан Дойл, который не мог позволить, чтобы из-за пустой спешки было пропущено хотя бы одно звено ритуала. – Но прежде чем я познакомлю тебя с Великим Анкомой, позволь напомнить, что он прибыл из Африки специально, чтобы помочь тебе, что никогда прежде он не проводил сеансов по нашему образцу и что им ни в коей мере не движет страсть к наживе. Все это делает ему честь, как ты понимаешь, и я жду, что ты отнесешься к нему с должным уважением. – Артур заглянул Мюррею в глаза, стараясь вести себя помягче, хотя, как ни странно, достиг противоположного результата. – Великий Анкома говорит только на своем диалекте, но я берусь переводить его слова. За время пребывания в деревне я выучился понимать их речь достаточно хорошо. – Сказав это, он повернулся, взялся за ручку двери и церемонно распахнул ее: – Надеюсь, ты готов, Гилмор. И учти, нынче вечером твое представление о мире переменится.