Ловушка для орла - Симона Вилар

Дэвид стоял в стороне и слушал. В какой-то миг он даже помертвел, поняв, что войска Суррея могут сильно пострадать от подобного обстрела. Оставалось надеяться, что столь опытный полководец, как старый граф, учтет такую возможность.

В какой-то миг Дэвид отвлекся, заметив, что к Якову подошел его бастард Александр Стюарт. Молодой епископ напомнил отцу и всем собравшимся, что если они добрые христиане, то не стоит забывать, что сегодня день Рождества Блаженной Девы Марии[65] и что им необходимо провести мессу в войсках и молить небесную заступницу о ниспослании победы.

Дэвид тоже отправился молиться. Но не в лагерь, где вокруг штандарта епископа Александра собрались рыцари и простые воины, а в часовню в башне Форда. Он надеялся, что туда придет и Мойра, но этого не случилось. И Дэвид долго молился в одиночестве, а потом задумчиво рассматривал своды часовни. Часовня была старая, ее деревянные перекрытия в виде стрельчатых арок опирались на обшитые деревянными панелями каменные стены. На сухом старом дереве кое-где еще остались следы лака. Деревянным было и распятие на стене над алтарем. В какой-то миг Дэвид понял, что не может отвести от него глаз.

– Господи Иисусе, Всеблагой и Всевышний, прости меня за то, что я задумал. Но я делаю это для того, чтобы помочь своим… и чтобы спасти ту, которую Ты по милости своей ниспослал мне как величайшее счастье и утешение.

Дэвид ощутил, как по лицу текут слезы. Смахнул их. Он был в доспехах, как и полагалось рыцарю в военной обстановке, однако Дэвид уже все продумал и решил, что пришло время отказаться от рыцарского облачения.

Раздобыть куртку и кольчугу простого латника ему вызвался помочь Оданель. Он же поведал Майсгрейву, что для леди Мойры передал одежду пажа. И все выпытывал, что им теперь предстоит делать.

Дэвид выяснил у Оданеля, что старая леди Ависия наотрез отказалась покинуть родовое гнездо, пусть даже его камни падут ей на голову. А Оданель не хотел оставлять мать. Дэвид сказал, что в таком случае священнику следует вечером провести старую госпожу в подвалы кладовой – хозяйка вполне может туда входить, ибо это не удивит никого из шотландцев. Куда сложнее провести туда Мойру, и Дэвиду приходилось рассчитывать только на ее сообразительность. В заключение Дэвид добавил, что если Оданель хочет спасти нескольких верных людей, то пусть тоже приведет их к кладовым и вместе со всеми спустится в подземелье заброшенного хода. Но таковых должно быть немного, чтобы не привлекать внимание.

– Сэр Дэвид, – поймал его за налокотник священник. – Я ведь говорил вам, что подземный ход давно заброшен. Мы не сможем выбраться по нему из Форда.

– Я понял. Но нам нужно где-то укрыться, когда все начнется. Так что захватите с собой немного продуктов и воды. Я не знаю, сколько придется ожидать в подземном переходе.

Оттого, что все приходилось решать быстро и на скорую руку, Дэвид был напряжен до предела. Но когда стало известно, что вернулись лазутчики короля, и Дэвид прошел в большой зал, по его виду никто бы не заметил, что англичанина что-то гложет. Он даже обменивался шутками с любезным лордом Хоумом, пока король после разговора с посланцами не поднялся на помост и призвал к тишине.

– Мы выяснили обстановку и должны подтвердить, что сообщения Майсгрейва оказались верны. Англичане обошли нас с севера и нынче переправляются через реку Тилл по Твайзельскому мосту, а также через броды на реке. Замыслили они идти на Шотландию или рассчитывают так отрезать нас от баз нашего королевства, теперь не имеет значения. И Господь свидетель, пришло наше время выступить и разбить их! У нас сейчас более выгодная позиция, мы будем наступать сверху, с холмов. Сейчас уже вечер, но завтра мы начнем сражение. Не дадим врагам напасть и разграбить милую сердцу каждого шотландца родину!

В зале раздались громкие возгласы. Все были готовы уничтожить врагов. Дэвида же подозвал король. Опять спрашивал о местности, потом поинтересовался, что он скажет об изображении на знаменах переправившихся через Тилл отрядов, и описал их. Дэвиду пришлось объяснить, что это знаки Говардов, но не самого главнокомандующего, а его сыновей – старшего сына, лорда адмирала Томаса Говарда, и младшего, лорда Эдмунда. Яков даже засмеялся: ай да Суррей, сам еще на переправе, а сыновей отправил на бойню. Наверное, ему не терпится, чтобы его дети отличились и покрыли себя славой. Благородно… и глупо. А вот на переправе, где, как ему донесли, сейчас основное скопление народа…

Яков не договорил, потому что к нему обратился пушечный мастер Роберт Бортвик, сказавший, что пока совсем не смерклось, он готов с позволения его величества развернуть пушки на север и начать обстреливать неприятеля во время переправы. Это будет такой урон, такая массовая гибель англичан! – едва не подскакивал на месте пушечный мастер. Однако Яков неожиданно отказал. На короля многие смотрели с недоумением, и он почти раздраженно ответил, что велит повесить любого, кто нынче затеет стрельбу из пушек. При этом Дэвид заметил, как у Якова забегали глаза. «Похоже, король действительно не уверен в мастерстве своих пушкарей», – вспомнив их разговор на стене, подумал Майсгрейв. Однако Стюарт желал показать себя настоящим рыцарем, когда заявил, что они встретятся с неприятелем в открытом бою.

– Это будет благородная битва, и я сам поведу вас в наступление! – горделиво произнес он.

Последнее заявление вызвало недовольство у лордов. Они говорили, что жизнь монарха слишком ценна, чтобы он рисковал собой в битве. К тому же в армии Якова собран весь цвет шотландского рыцарства, а сражаться они будут со спешно набранным английским ополчением. И наверняка справятся с ним и без короля, не подвергая священную особу монарха опасности.

– Вы хотите, чтобы я отказался от славы, когда у нас все шансы увенчать себя победой? – воскликнул Яков.

После такого высказывания, исполненного рыцарского достоинства, уже никто не пытался переубедить его величество. Стали обсуждать, кто и какие отряды поведет, откуда будет наступать и кем руководить.

Дэвиду следовало находиться в подразделении лорда Хоума и выступавшего вместе с ним на левом фланге графа Хантли с его горцами. Майсгрейву это не улыбалось: он опасался, что кто-то из горных жителей узнает его, да и не хотелось ему сражаться с соотечественниками. Как и остальные, он украсил свой панцирь синим крестом святого Эндрю, однако сказал Хоуму, что явится в его ставку несколько позже. У него тут… Ну, в общем, он договорился с одной милашкой и хочет провести с ней ночь перед битвой, предаваясь любви, а не думая, что завтра выйдет против тех, кому еще недавно присягал в верности.

На самом деле он вернулся в комнату Оданеля и переоделся в приготовленное для него облачение простого солдата. И хотя ему пришлось оставить под кроватью Оданеля свои стоившие целое состояние рыцарские латы, Дэвид был доволен: священник разбирался в вооружении, выбранная им кожаная куртка с нашитыми стальными пластинами не сковывала движений и поддавалась каждому повороту тела. Ну и, конечно, на грудь он прикрепил синий крест святого Эндрю.