Метро 2035: Питер - Шимун Врочек

Но его сил не хватает. Противогаз вылезает из песка совсем на чуть-чуть, на сантиметр. Дальше не идет. Придется копать.

«Кто ты был? – думает старик. – Что мне написать на твоей могиле?»

Старик надеется, что там, под слоем песка и под обрезиненным плащом, есть документы. Может быть, письма. Письма – было бы хорошо.

Но это вряд ли. В последние годы перед войной люди редко писали письма – по крайней мере, бумажные. Он тоже.

Когда ты знаешь, что не умрешь, можно обойтись электронной запиской. «Скоро буду. Ф». Старик усмехается под маской – если бы мог, он бы плакал. Сожаление – самое страшное наказание. Если бы мог, он бы написал что-то другое. Глупое чувство. Что бы изменилось, если бы он написал «Люблю тебя очень. Поцелуй Андрюшку». Что бы изменилось, если бы она прочитала это прежде, чем бомбы начали падать на город?

Ирония судьбы. Выжить из-за того, что остался запертым в активной зоне реактора! Кому такое приснится. «Ирония судьбы», был такой фильм, очень популярный. Старик берет лопатку и примеряется. Вот сюда.

Набегает волна.

Хватит думать о глупостях. У тебя работа. Старик поднимает лопатку и целится. Если бы я мог видеть ее лицо, когда она бы получила мое сообщение. Если бы я мог. Или… Старик вдруг останавливается, пораженный. Может быть, если бы она получила сообщение «Люблю тебя очень», она бы испугалась? Женщины вообще чувствительнее мужчин. Он почти видел, как меняется ее лицо, она стоит на кухне в цветастом фартуке, – как тень наползает на ее лицо. И это тень атомного гриба.

Старик вздрагивает.

Нет, лучшее что он мог сделать в тот момент, это послать «Скоро буду. Ф». Все как обычно. Надеюсь, она даже не узнала, что все кончилось.

И все кончилось. Жена и сын мертвы, а он здесь, выкапывает из песка трупы.

Он вогнал лопатку до черенка, нажал, чтобы сдвинуть слой мокрого песка, с трудом поднял. Откинул в сторону мокрый расплывающийся кирпич. Шмяк. Вода капает с лопатки, когда он примеряется и втыкает лопату в следующий раз.

Плевое дело, да? Он копает и бросает, привычно доводя себя до автоматизма – как довел до автоматизма обслуживание реактора. Куча песка размывается набегающими волнами. В яме вокруг головы противогазника бурлит вода, размывает четкий контур, вырезанный в песке лопаткой. Противогаз смотрит на старика круглыми окулярами.

Скоро, парень. Потерпи.

Противогазник терпит. Молодец. Хороший мальчик. Лопата снова втыкается в песок. Этот четкий, входящий звук – как звук пришедшей почты. Или удаленной? Старик не помнит. Но что-то, связанное с электронными сообщениями.

«Если бы я мог, я бы писал тогда на бумаге.

И она бы писала мне».

Старик закрывает глаза и видит перед собой холодильник, стоящий в кухне – старый, жена все уговаривала купить другой, а он сопротивлялся, он вообще не любил что-либо менять в своей жизни. Иногда ночью холодильник начинал трястись и стучать, как экстренно садящийся самолет. Но даже это он терпел. Старик видит перед собой этот холодильник с наклеенными листочками – на магнитах. Родос, Крит, и почему-то Улыбающаяся Слива. Словно даже там они успели побывать.

Еще он видит детский рисунок.

Но об этом лучше вообще не думать. Не надо.

Старик работает. Песок перед ним окрашивается розовым, красным… Старик думает, что, возможно, озонового слоя на Земле больше нет, поэтому вокруг такая растительность. Если старик поднимет голову, то увидит мертвый высохший лес. Черные стволы, корявые мертвые ветки. Часть деревьев уже упала, но практически ни одно не гниет. Странно, да.

Ничего странного.

Будь я биологом, написал бы целую диссертацию об этом, думает старик. Целый вагон диссертаций. Старик продолжает откапывать противогазника. Зачем он вышел на берег, интересно? Встретить свой последний рассвет? Да какие к черту рассветы – после ядерной-то войны. Солнца не было месяц или больше. Вообще не было. Холод лютый. Ветер на море был настолько силен, что срывало деревья. Целые ураганы.

Но потом вместо ядерной зимы мы получили непонятно что.

То есть, кто выжил – тот и получил.

Берег уже кроваво-красный. Старик останавливается передохнуть. Спину ломит, словно в поясницу вставили металлическую трубу. Ничего.

Целые ураганы. А потом пришла зима.

И не важно, что по календарю было лето. Он вышел тогда из закрытой зоны реактора – посмотреть, что дальше. А мог и остаться там. Когда прозвучала тревога, реакторные отсеки начали самоблокироваться. Всегда существует вероятность, что с персоналом что-то случится и реактор, выработав воду для охлаждения, начнет расплавляться. Поэтому автоматика. Автоматика закрыла его в активной зоне, прямо в зале над реакторной решеткой. Смешно. Противоатомная защита, что служила для блокирования излучения из реактора, заблокировала излучение и в реактор.

Ирония судьбы. «Какая гадость эта ваша заливная рыба».

Старик заканчивает работу. Противогазник лежит перед ним в коричневом защитном плаще – армейском, кажется. Ноги его в обрезиненных чулках. Окуляры невозмутимы. Руки вытянуты. Он мертв уже больше двадцати лет. Ха-ха. «Тепленькая пошла».

Теперь его нужно похоронить.

Старик втыкает лопатку в песок и берется за плащ мертвеца прорезиненными перчатками. И раз!

Пошли, родной. Мы найдем тебе хорошее место.

* * *

– Диспозиция такая. Мне нужно попасть на поверхность. И не просто наверх – а добраться до Ленинградской атомной электростанции. И вернуться. – Иван помолчал. – Обязательно вернуться. Ты можешь мне помочь?

Мандела помедлил.

– Начистоту?

– Да.

– По-моему, вы конченые психи.

«Ты уже мертв. То, что ты сейчас видишь – кислородная смерть мозга».

– Вполне возможно, – сказал Иван. – Так что насчет моего вопроса?

Мандела переступил с ноги на ногу.

– Ну, если это поможет…

– Поможет, – сказал Иван.

– Здесь, на «Техноложке», – начал Мандела, – у меня есть друг. Я тебе про него рассказывал, помнишь?

– Кто он?

– Астроном. – Мандела запнулся. – Вернее, астрофизик.

– И как зовут этого твоего астронома-астрофизика?

– Звездочет, – сказал Мандела.

Иван поднял брови. Убер посмотрел на негра с подозрением, потом сказал:

– Ты что, прикалываешься?

* * *

«Техноложка» – узел станций «Технологический институт-1» и «Технологический институт-2» гудела, как растревоженный муравейник. Как крысиное гнездо, куда бросили «зажигалку». Она чадила, пшыхала пламенем – Иван чувствовал долетающие из другого конца станции запахи припоя и горячего металла, грелась, воняла и сыпала искрами, а крысы все не разбегались и не разбегались. Впрочем, на то они и ученые.