Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

— Элен, мы все в своей жизни должны идти на компромиссы. Вряд ли тебе удастся найти мужчину, в котором будут сочетаться те качества, которые ты считаешь достоинствами Рамона, и те, которые ты ценишь в Артуре. Этого просто не может быть.

— Но я, прежде всего, не намерена расставаться с Рамоном, — прошептала она, пристально глядя на брата.

— Что ты этим хочешь сказать? — удивленно спросил он, надеясь, что ослышался.

— Не думаю, что он меня отпустит. — В ее глазах заблестели слезы.

— Боже, Элен. — Ему не хватало воздуха, и он замотал головой.

— Однажды начав, я уже не могу повернуть назад. Я должна была пройти весь путь до конца. Потом… — Она заколебалась, решая, обнародовать ли брату свою греховную тайну.

— Потом что?

— Потом я вышла за Артура, поскольку сама мысль об этом взбесила Рамона. Я прочитала это в его глазах. Я уязвила его, и это было приятно. — Она опустошила свой стакан. — Я порочная?

— Нет, Элен, не порочная, но очень испорченная.

— Никому не говори, — серьезно попросила она.

— Я буду молчать, — пообещал он. — Но ради бога, подумай, в какое болото ты влезла.

Она вяло кивнула.

— И нет никого, кто бы мог меня из него вывести, — сказала она и печально улыбнулась.

Федерика вернулась с прогулки и отправилась прямо в свою комнату, где улеглась на кровать и закрыла глаза. Она опять мысленно прокрутила все события предыдущей ночи, снова и снова просматривая отдельные сцены, наслаждаясь его поцелуями и нежными прикосновениями, как будто в первый раз. Они сидели тогда при трепещущем пламени свечи и говорили до тех пор, пока музыка на вечеринке не перестала доноситься сквозь шум дождя, а звуки отъезжающих автомобилей с гостями окончательно не стихли в ночи. Федерика блаженствовала в его объятиях и знакомила его с тайными уголками своего сознания. Она рассказала ему о шкатулке с бабочкой, об истории с Топакуай и о письмах отца, которые перечитывала, когда ею овладевала печаль. Наедине с Сэмом она вновь обрела забытые воспоминания, скрытые за суетой ее теперешней жизни, например тот случай, когда она нашла на берегу в Вине дохлую рыбу и отец рассказал ей о смерти. Он поднял раковину и, сев рядом с дочерью, объяснил, что когда существо умирает, оно освобождается от своей раковины, своих плавников, своего тела и уплывает в небеса, чтобы соединиться с Богом. Затем он сделал из этой раковины кулон и повесил его ей на шею. — Видишь ли, оболочка не имеет значения, важна душа, обитающая в ней, и эта душа бессмертна, — сказал он тогда. Но только позже, став старше, она осознала смысл его слов.

Поглаживая ее волосы, Сэм внимательно слушал, изумляясь и сопереживая увлекательным эпизодам из ее рассказов.

— Ты очень необычная, Феде, — сказал он задумчиво, целуя ее в висок.

— Что ты подразумеваешь под словом «необычная»?

— Ну, ты не такая, как все, а совсем другая. Я думаю, что ты прожила и пережила гораздо больше, чем прочие девушки твоего возраста. Опыт создает мужчину, — процитировал он, — а ты испытала гораздо больше, чем большинство женщин, которые старше тебя в два раза. Я вижу это в твоих больших печальных глазах. — Он засмеялся и снова поцеловал ее в висок. — Тебе нужен кто-то, кто будет за тобой присматривать.

Федерика уютно прижалась к нему и впервые за много лет ощутила то же чувство безопасности, которое ощущала в крепких объятиях отца.

— Я хотела бы стать старше, — вздохнула она. — Стать независимой, чтобы не надо было ходить в школу.

— Тебе осталось доучиться совсем немного.

— Ты счастливый — живешь в Лондоне. Тебе уже никогда не нужно будет делать то, чего ты не хочешь.

— Это не так. Мы всегда вынуждены делать то, чего не хотим. Что касается меня, то я предпочел бы жить в Польперро.

— Правда?

— Конечно. Я ведь по натуре не житель Лондона. Но пока я еще не готов раскланяться с ним навсегда.

— О чем же ты мечтаешь? — с любопытством спросила она.

— О коттедже с видом на море, о собаках, возможно, о свинке, о семье, о большой библиотеке и о длинном списке успешных продаж в прошлом.

Она засмеялась.

— Как это, о свинке?

— Святое дело, что за коттедж без свиньи. — Он хмыкнул. — А ты о чем?

— Я хотела бы заниматься фотографией и путешествовать по всему миру, — заявила она и затем добавила: — И еще я хотела бы однажды вернуться в Качагуа. Не знаю почему, но я тоскую по дому дедушки и бабушки больше, чем по своему собственному.

— Я уверен, что наступит день, когда это сбудется.

— Я также хотела бы жить в Лондоне и стать очень богатой и знаменитой, как мой отец.

— Ну, думаю, ты и этого добьешься, — сказал он. — Но может случиться и так, что ты осуществишь свои мечты и поймешь, что они всего лишь пустые корабли без парусов.

— Ты можешь научить людей знанию, но мудрость, мой дорогой мальчик, постигают только на опыте, — произнесла Федерика с итальянским акцентом Нуньо.

Сэм рассмеялся.

— Так, значит, ты прислушиваешься к речам старого Нуньо! — в восхищении воскликнул он.

— Я ничего тут не могу поделать — он повторяет свои изречения так часто, что они просто отпечатываются в памяти.

— И это очень неплохо. Ты вряд ли встретишь человека мудрее его.

Федерика лежала в постели и улыбалась, вспоминая их разговоры. Она грелась в его объятиях, пока ее одежда не высохла, а сквозь амбарные щели не просочились первые лучи рассвета, провозглашая наступление нового дня. Они беседовали как старые друзья, и с каждым нежным прикосновением и каждым поцелуем она расставалась со своими комплексами и страхами. Когда под утро она тихо прокралась в комнату Эстер, то уже не смогла заснуть. Все, о чем она могла думать, — был Сэм. В глубине своего сердца она всегда знала, что Сэм предназначен для нее.

Тоби и Джулиан сидели на террасе, занимаясь просмотром газет и комментируя прочитанное, когда по лестнице спустилась Федерика, намереваясь отправиться на велосипеде в Пиквистл Мэнор. В доме было тихо, поскольку Элен вместе с Артуром и Хэлом отправилась на чай к родителям. Тоби отложил газету и внимательно посмотрел на Федерику.

— Ну как? — спросила она. — Я хорошо выгляжу?

Он задумчиво кивнул.

— Как по мне, ты выглядишь прелестно, — сообщил он, улыбаясь и снимая квадратные очки, придававшие ему вид композитора-песенника времен семидесятых.

— По правде говоря, я не очень уверен, что ты прилагала для этого особые усилия, — заявил Джулиан, почесывая подбородок.

— Неужели? — спросила она, глядя на свои джинсы и туфли-лодочки.

— Дорогой, она выглядит прекрасно, — настаивал Тоби.

Но Джулиан покачал головой.