История сионизма - Уолтер Лакер

потому, что она вызывала у арабов, особенно у беднейших слоев населения, чувство недовольства»[361]. Джамаль Хуссейни, секретарь Арабского Верховного комитета, объявил в ходе показаний перед королевской комиссией в 1937 г.: «Что же касается ввозимых и распространяемых еврейскими иммигрантами коммунистических принципов и идей, несовместимых с религией, обычаями и этическими принципами нашей страны, то останавливаться на этом вопросе не приходится: общеизвестно, что эти идеи ввозит еврейская община»[362]. Довод же о том, будто арабская оппозиция сионизму была вызвана правореакционным, империалистическим характером этого движения, возник сравнительно поздно: впервые он прозвучал в конце 1950-х гг.

Разумеется, главные опасения арабов были в своей основе политическими. Этим объясняются их настойчивые требования создать представительное правительство. Но пойти на компромисс в этом вопросе сионистское движение не желало, поскольку такое правительство наверняка приостановило бы иммиграцию и колонизацию. По официальной сионистской формулировке 1920-х гг., Палестина принадлежала, с одной стороны, проживающим в ней арабам, а с другой — исключительно всему еврейскому народу, а не той его части, что переселилась в Землю Обетованную. И даже левые сионисты вроде Капланского соглашались с тем, что арабы не имеют преимущественного права на Палестину. С точки зрения социалистов, — писал он, — евреи также могут претендовать на эту страну: по праву единственного в мире безземельного народа, по праву народных масс, лишенных собственности[363]. Капланский и другие левые сионисты воспринимали арабо-еврейский конфликт как искусственный, поскольку, с их точки зрения, трудящиеся массы арабов только выиграют от еврейской колонизации. Капланский полагал, что антисионистский настрой арабского национального движения объясняется простым недоразумением. Борьба арабского правящего класса за национальную независимость — это лишь удобное прикрытие, которым маскируются богачи, угнетающие трудовые массы. В сущности, эта точка зрения не расходилась с официальными взглядами Мапаи, которые развивал, в частности, Берл Кацнельсон: арабское националистическое движение на самом деле не являлось по своему характеру антиимпериалистическим. Оно было лишено глубоких социальных корней, вдохновлялось ксенофобскими идеями и основывалось на желании местного среднего класса и интеллигенции занять место иностранцев, монополизировавших правительственные должности, национальную экономику и власть над обществом в целом.

В связи с этим встает более широкая проблема, состоящая в следующем: большинство лидеров сионизма постоянно ошибались в своих оценках и характеристиках арабского национального движения. Они были твердо убеждены, что широкие массы арабского населения Палестины, в сущности, не интересуются политикой и что главная их забота — улучшение своего уровня жизни. Будучи отсталыми и невежественными, эти массы не способны на формирование собственных суждений и становятся легкой добычей честолюбивых политиканов. Сионистские лидеры постоянно искали тайные пружины, стоящие за антисионистским движением. В 1920-е годы такой скрытой силой считали французских и британских агентов, в 1930-е — итальянских и немецких фашистов. Причиной бунтов 1921 и 1929 гг. считали религиозный фанатизм в духе обычных антисемитских традиций: иначе как объяснить, что жертвами в 1929 г. стали, в частности, члены старого йишува — жители Хеврона и Сафеда, выросшие бок о бок с арабами и считавшие себя их друзьями? И даже наиболее утонченные идеологи сионизма склонны были отрицать, что у арабов может развиться национальное самосознание. Нападения арабов на евреев описывались как обычные уголовные дела, а вину за них возлагали на криминальные элементы в среде арабского населения или на толпу, поддавшуюся агитаторам, лишенным моральных принципов[364].

История до некоторой степени повторялась: вспомним, как европейские сионисты не без оснований критиковали сторонников ассимиляции за их неспособность проанализировать антисемитизм с объективных позиций и склонность объяснять его проявления испорченным характером и низменными личными мотивами отдельных лиц. Подобно тому, как сторонники ассимиляции неспособны были дать объективную оценку антисемитизму как политическому и социальному феномену, так и сионисты были неспособны реалистично и непредвзято понять и объяснить арабский национализм. Сионистские экстремисты не стеснялись описывать арабских бунтовщиков как «отребье из Хеврона, педерастов из Наблуса, ублюдков, хулиганов и гангстеров из Яффы. Мечеть Омара, где они устраивали свои сборища, превратилась в разбойничий вертеп»[365]. Говорили также о многочисленных провокациях: газеты палестинских арабов в то время довольно регулярно перепечатывали стандартный пропагандистский материал из европейских антисемитских изданий. Например, «Мираат аш Шарк» сообщала, что «евреи раздают на арабских рынках отравленные сласти, шоколад и сушеные фиги, чтобы убивать арабских детей»[366].

Среди весьма немногочисленных сионистов, сохранявших спокойные и уравновешенные позиции в отношении арабского национального движения, были А. Д. Гордон — апологет толстовского социализма — и Давид Бен-Гурион. Гордон не усматривал ничего удивительного в том факте, что арабское движение возглавляли эфенди, буржуа и интеллигенция. Ведь именно эти социальные группы почти во всех странах шли впереди национальных движений на их ранних этапах. Но означало ли это, что арабское национальное движение «незаконно»? Ведь только социалисты-доктринеры могли надеяться, что рано или поздно арабский рабочий класс примкнет к сионистским лейбористам в борьбе против эфенди[367].

По мнению Бен-Гуриона, единственный решающий критерий «законности» национального движения состоял в том, способно ли оно завоевать массовую поддержку. У арабского национального движения такая поддержка была[368]. Бен-Гурион уделил немало времени размышлениям над «арабским вопросом». Уже говорилось о том, что он выступал против планов перемещения населения: такой путь он считал реакционным и утопическим, не говоря уже о моральной стороне дела[369]. Перефразируя Достоевского, Бен-Гурион заявлял, что сионизм не имеет морального права нанести вред даже одному-единственному арабскому ребенку, даже если подобной ценой можно воплотить все надежды сионистов[370]. Бен-Гурион полагал, что общий язык с эфенди найти невозможно: в их глазах сионисты-лейбористы навсегда останутся и национальным, и классовым врагом. Он, хотя и осторожно, критиковал Вейцмана и верхушку сионистской организации за попытки «коротким и легким путем» достичь соглашения с эфенди и диктаторами. По мнению Бен-Гуриона, евреям-социалистам следовало избрать более долгий и трудный путь — путь, ведущий к сердцам арабских рабочих[371]. Но отношение Бен-Гуриона к арабскому националистическому движению тоже было непоследовательным. Бен-Гурион признавал это движение реальной политической силой, хотя и лишенной позитивного социального содержания; как он однажды заметил, каждый народ имеет такое национальное движение, какого заслуживает.

Таким образом, Бен-Гурион не верил в возможность политического альянса с нынешними лидерами арабского движения. Однако верил ли он в потенциальную возможность взаимопонимания с лидерами, которые представляли бы реальные интересы и чаяния народных масс? Иными словами, полагал ли он, что более прогрессивные арабские политики относились бы к сионизму лучше? Да, Бен-Гурион в целом более оптимистично, чем его коллеги, относился к возможности договориться с арабами, и в 1930-е гг. его отношение к этому вопросу, в сущности, не изменилось. В 1936 г. Моше Шерток заявил, что не следует оставлять попытки добиваться соглашения