Живые люди - Анна Сергеевна Родионова

Когда открывали памятник Юрскому, кто-то сказал – как хорошо, что рядом, стихи друг другу читают!

Когда партийный мерзавец выпихивал Юрского с семьей из Ленинграда, они приехали в Москву, где были свои партийные мерзавцы, которые запретили Олегу Ефремову взять Юрского и Тенякову в МХАТ. Удалось их принять Театру Моссовета, за что Юрские были бесконечно благодарны ему.

Конечно, в Москве их знали хорошо, но чисто семейная дружба получилась именно у нас. Мы с моим мужем в этот момент тоже были в сложной ситуации – оба после развода, у меня трое детей и только что родилась Маша.

И как тесно и весело мы стали дружить, устраивать свои праздники, играть в шарады, смеяться над идиотами, вообще делать вид, что живем в нормальное время в нормальной стране.

Однажды на даче мы с детьми смотрели по телевизору фильм Аллы Суриковой «Ищите женщину». Юрский был в Москве на репетиции. А Тенякова, Даша Юрская и моя орава смотрели этот напряженный детективный сюжет, в котором играли прекрасные актеры.

Возникло подозрение, что убийцей является мэтр Роше, которого как раз играл Юрский. Это расстроило его дочь. Она о папе была лучшего мнения. Смотрим, не отрываясь. Развязка близится. Нервы на пределе. В глубине кадра открывается дверь и возникает зловещая фигура мэтра Роше. Темная фигура и тяжелые шаги.

Одновременно открывается наша дачная дверь, и слышатся тяжелые шаги. Оба Юрских, как в «Латерне Магике», возникают односекундно. Дети как заорут от ужаса. Мы ахнули – ну надо же, чтобы так совпало!

А Юрский доволен, сам не знает, как это произошло.

Потом я увидела следы у окна и поняла, что он стоял и ждал, поглядывая через стекло на экран, чтобы произвести этот эффект.

Кстати, его мэтр Роше был вовсе не убийцей, а лишь мелким интриганом.

* * *

Они с нами. Их любят. На них всегда интересно смотреть. Они не застывшие памятники на Новодевичьем, Троекуровском, они живые.

Сам же режиссер Александр Орлов, который сформулировал эту идею, снимал в своих фильмах массу прекрасных актеров. Особенно вспоминается Елена Майорова, ее дебют в «Дядюшкином сне». Фантастическая правдивость на экране. Теперь она тоже на Троекуровском, как многие и многие.

Как моя подруга Алла Покровская. Выглядывает с фотографии из-под снега такими живыми глазами на оставленный ею мир: ну и как вы там?

Она успела посмотреть спектакль «Вера» и была потрясена Верочкой Васильевой. И очень любила Васю Ланового.

Трещит наш старый дом от сильных морозов, стонет, вздыхает, мучается.

Сколько он всего помнит.

Не-до-ся-га-е-мо

Театр «Современник» – еще не легендарный, но уже на Чистых прудах. Идет спектакль «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина. В спектакле задействована чуть ли не вся женская часть труппы, тема – эвакуация во время войны. Одну из ролей играет Алла Покровская, тогда очень известная по многим спектаклям – одна Софья Перовская чего стоит, да и по фильмам – если вспомнить «Июльский дождь» Хуциева с заполошной матерью-одиночкой, всюду спрашивающей учебник для третьего класса. Так вот Покровская. Они прожили с Олегом Ефремовым уже достаточно долго, и сын Миша успел вырасти в явно талантливого и вполне проблемного подростка. Семья рушилась на глазах.

Настя Вертинская, еще играя в старом здании на Маяковке – молодая красивая яркая, – стала новой звездой «Современника». Я тогда была там на практике при завлите Ляле Котовой, ходила на репетиции и с восторгом отбывала свою дипломную повинность. Когда подозрительный охранник не пустил меня со служебного входа, фея в мини-юбке с волшебными ногами мягко попросила: «Пустите, она же говорит – на практику!» Феей была Настя.

Однажды я попала на срочный ввод Андрея Мягкова в легендарном спектакле «Вечно живые». Раньше я спектакль не видела, а вот «Летят журавли» с Татьяной Самойловой хорошо помнила. И была удивлена, увидев в этой роли Покровскую. А возраст уже наступал (прости меня, Алла, я тебе это и при жизни говорила). И тут новое явление – Настя. Олег был человеком, ценящим прекрасное, и закрутилось.

С Аллой я тогда еще не дружила и наблюдала все издалека. Она напряглась и нашла личную жизнь – то одну, то другую. Ну похоже, успокоилась. «Современник» перестало трясти, и театр переехал в кинотеатр «Колизей», обожаемый мной с детства, и этот переезд тогда мне не очень понравился. Но кто меня спрашивал?

И вот на новой сцене спектакль «Эшелон». Героиня Покровской – тетка опытная, волевая, – в разгар свалившейся войны приводит в чувство свое молодое окружение. А одну молоденькую так утешает, что даже обнимает и гладит по головке, положив эту головку себе на колени. Головка принадлежит Насте. На мой вопрос – каково это было и не было ли желания ее придушить, подруга ответила – нет, это же на сцене, а там ты в образе и ничего личного, как говорят в кинофильмах.

После антракта опять вся орава женщин снова собралась на сцене в вагоне. После эмоционального выяснения отношений в эшелоне героиня Покровской хватает стакан воды, загодя приготовленный реквизитором, и хлопает его до дна.

И теряет сознание. Не по сюжету. А просто падает.

Спектакль останавливают. Покровскую увозят в больницу откачивать.

Зрители, немного подождав, с недоумением расходятся. Им обещают вернуть деньги. Никто не сдает, ожидая неминуемого.

Неминуемое не происходит. Покровскую откачивают. Непонятно от чего. Дальше никто ничего ни о чем не знает. Если кто еще остался в живых, не уверена, что и теперь найдутся объяснения.

На мои поздние расспросы Алла, что-то смутно объясняя, оправдывала всех: никто ни при чем – скорее всего стаканы спутал реквизитор, вместо воды налив средство для удаления пятен. И недоуменно повторяла: «Вся моя жизнь такая – никто не виноват, а мне плохо!»

* * *

В начале восьмидесятых два актера – мой муж Сергей Коковкин и Алла Покровская были направлены в дружественную Румынию на театральный фестиваль. Там они очень веселились, пытаясь понять, кто из них руководитель группы, а кто стукач. Выяснилось, что ни того ни другого в их дуэте не оказалось.

Свое вечернее платье Алла надела в страшную жару перед походом в консульство, где и «стукач», и «руководитель» должны были отметиться. Идти пришлось пешком – машина им не полагалась. Проклятья всю дорогу посылались кримпленовому платью – это была синтетическая ткань, жесткая, как брезент, с текстурой, смутно напоминающей парчу. В жару в нем – смерть. Но об этом она, конечно, умолчала, вместе с Сергеем вознося хвалу румынскому театру, который действительно им очень понравился.

Мы с трехлетней Машкой встречали их в аэропорту. Сама встреча самолета из зарубежья была неординарным мероприятием. Просто понюхать воздух полупустого аэропорта вместе с бегающим неподалеку Евгением Евтушенко, озабоченным обменом валюты, – это уже было похоже на забугорье.

Самолет из Бухареста опаздывал. Трехлетний