Смерть в кредит - Луи-Фердинанд Селин

Я слышал, как они разговаривали… Куртиаль прямо заявил ей, что открыл у меня блестящие способности к журналистике, которые в «Самородке» принесут состояние… Репортажи!.. Я достигну многого, безо всякого сомнения… она может возвращаться и спокойно спать все это время… мое будущее гарантировано. Я стану хозяином своей судьбы, как только приобрету все основные знания. Нужно только набраться терпения… Постепенно он вложит в меня все, что нужно… Но все это постепенно!.. Ах! Ох! Он был противником всякой спешки! Грубых рывков!.. Не нужно никакого насилия! Не нужно спешить с развязкой! Бессмысленная тряска! Впрочем, я, судя по его словам, всегда проявлял самое горячее желание учиться!.. Более того, я стал проворен. Превосходно выполнял мелкие поручения, которые он мне давал… Я успешно справлялся с ними… Постепенно я стану ловким, как обезьяна! Быстрым! Сообразительным! Трудолюбивым! Скромным! Просто загляденье! Его уже было не остановить… В первый раз в своей жизни моя бедная мать слышала, что о ее сыне так говорят… Она не могла прийти в себя… Под конец, при прощании, он настоял, чтобы она взяла книжечку с подписками, которые она, без сомнения, могла хорошо пристроить среди своих друзей… и знакомых… Она обещала все, что он хотел. Она смотрела на него, ошеломленная… Куртиаль не носил рубашки, только лакированный воротничок под фланелевым жилетом, который всегда был немного шире воротничка, он покупал его на несколько размеров больше, чем нужно, все вместе это образовывало нечто очень засаленное… Зимой он надевал их по два, один поверх другого… Летом, даже в сильную жару, он носил большой редингот, лакированный воротничок чуть поменьше и доставал канотье. Он очень заботился о нем… Это был уникальный экземпляр, настоящий шедевр, вроде сомбреро, подарок из Южной Америки, из редчайшей ткани! Неповторимый… Он просто не имел цены!.. С первого июня по пятнадцатое сентября он носил его на голове, не снимая почти никогда. Только в самом крайнем случае: он боялся, что его украдут!.. Так, по воскресеньям, во время полетов он очень переживал… Он все же был вынужден поменять его на высокую с нашивками фуражку… Она являлась частью униформы… Он доверял мне свое сокровище… Но как только он касался земли, спрыгивал, как заяц, и скакал по бороздам, его первым восклицанием было: «Э, моя шляпа! Фердинанд! Моя панама! Во имя Господа!..»

Моя мать сразу же отметила толщину фланелевого жилета и тонкость замечательной шляпы… Он дал ей пощупать плетение, чтобы она оценила… Она на мгновение замерла в восхищении: «О! ц-ц-ц! О! ц-ц-ц!.. Ах! Ну да! Я прекрасно вижу! Такой соломы больше не делают!..» Тут она пришла в экстаз…

Все это вместе вызвало доверие доброй матери… и показалось ей прекрасным предзнаменованием… Она особенно любила жилеты из фланели. Это служило доказательством серьезности намерений и того, что ее не обманывают. После трогательного прощания она потихоньку пустилась в путь… Я думаю, что впервые за свою жизнь она была относительно спокойна по поводу моего будущего и моей дальнейшей судьбы.

* * *

Конечно, я полностью отдавался работе!.. У меня было чем заняться… с утра до вечера… Кроме «грузов» и типографии, был еще «Верный» в подвале, бесконечные починки и наши голуби, которыми я должен был заниматься два, три раза в день… Эти маленькие твари находились всю неделю в комнате служанки, на последнем этаже под лепными украшениями… Они дико ворковали… Не останавливаясь ни на секунду. Они работали по воскресеньям, во время полетов, их поднимали в корзине… Куртиаль открывал крышку на двухстах или трехстах метрах… Это был замечательный «выпуск», с «посланиями»!.. Они вылетали все, лихорадочно размахивая крыльями… По направлению к Пале-Роялю!.. Путь туда был свободен… Они никогда не гуляли по дороге, так как не любили деревню и длительные прогулки… Они всегда возвращались привычным путем… Они очень любили свой чердак… и «Тру!.. Рру!.. Трууу!!.. Рруу!..» Им не нужно было больше ничего. Это никогда не прекращалось… Они всегда возвращались раньше нас. Никогда не встречал я голубей, столь мало любивших путешествия и так влюбленных в покой… Я никогда не закрывал их… Никогда у них не возникало желания сделать круг над садом… взглянуть на других птичек… на толстых серых воркунов, которые резвились на лужайке… вокруг бассейна… на статуях!.. На Дэмулэне!.. На Тоторе! Откуда всегда раздается такой замечательный шум!.. Ничуть! Они общались только друг с другом… Им было хорошо в каморке, где они едва могли двигаться, сваленные в кучу в своей клетушке… Из-за корма они обходились недешево… Зерна требовалось огромное количество, голуби кусались… Они были просто ненасытны! никогда бы не подумал! Температура у них была всегда повышена, 42 градуса и несколько десятых… Я заботливо собирал их помет… Делал из него маленькие кучки вдоль стен и оставлял на просушку… Это немного компенсировало нам затраты на их питание… Так как было превосходным удобрением… Раза два в месяц, когда набирался целый мешок, Куртиаль увозил его, это нужно было ему для его сельскохозяйственных культур… на холме в Монтрту. Там у него был прекрасный дом и большой экспериментальный сад… лучшего фермента было не найти.

Я прекрасно ладил с голубями, они немного напоминали мне Джонкинда… Я научил их делать разные штуки… Они меня знали… Конечно, они ели с руки… Но я добился гораздо большего, они могли удержаться, все двенадцать, усевшись на ручку метлы… Я добился того, что поднимался и спускался с ними с чердака и ни один из них не двигался и не пытался улететь… Это были настоящие домоседы. Когда их запихивали в корзины, чтобы ехать, они становились ужасно грустными. Они переставали ворковать. Засовывали головы в перья. Их это очень угнетало.

* * *

Прошло еще два месяца… Понемногу Куртиаль стал мне доверять. Он наконец убедился, что мы созданы друг для друга… Со мной было выгодно иметь дело, я не был разборчив в пище, не требовал денег, не следил за временем работы… Я никогда не упрекал его!.. Если у меня был свободный вечер и меня оставляли в покое после семи часов, я был доволен своей судьбой…

С того момента, когда он уходил к себе домой, я становился единственным хозяином всей конторы и газеты… Я сам принимал изобретателей… Я подбадривал их и устремлялся к улице Рамбюто с тележкой и целой кучей «сплетен». В начале недели мне нужно было забирать последнюю корректуру, гранки, изготовленные клише и иллюстрации. А были еще голуби, «Верный» и другие дела, ни секунды передышки… Он же отправлялся в свою дыру. Он говорил, что у него срочная работа! Гм! Неоземледелие!.. он так и говорил, кроме шуток… Но я все равно думал, что это вранье… Иногда он не возвращался, и его не было дня два, три… Я особенно не беспокоился… Я немного позволял себе расслабиться, я в этом нуждался… Я кормил птиц наверху под крышей, а потом вешал записку «Сегодня закрыто» прямо посреди витрины… И спокойно устраивался на скамейке под деревьями поблизости… Оттуда наблюдал за домом, аллеями и теми, кто приходил… Я наблюдал, как вокруг ходит все время одна и та же банда оборванцев, маньяков и сумасшедших, орда хрипунов, надоедливых подписчиков… Они натыкались на надпись, дергали за ручку и отваливали, а я был очень доволен.

Его возвращение с «работы» напоминало секрет полишинеля, на него было смешно смотреть… Он поглядывал на меня с любопытством, чтобы убедиться, не заподозрил ли я чего.