Мы живые - Айн Рэнд

ЛЕВ КОВАЛЕНСКИЙ. ПРОДТОВАРЫ

Покупательница небрежно бросила на прилавок несколько серебряных монет и забрала свой сверток. Уже направляясь к выходу, она вдруг непроизвольно остановилась, увидев только что вошедшего молодого человека. Она не знала, что это владелец магазина, но понимала, что подобного типа молодые люди редко встречаются на улицах Петрограда. На Лео было новое импортное пальто, пояс которого был туго затянут на талии стройной фигуры; на голове у него была фетровая шляпа мышиного цвета, поля которой с одной стороны были приподняты, подчеркивая надменный профиль его лица с сигаретой в уголке рта, несомой двумя длинными тонкими пальцами, затянутыми в перчатки; перчатки его были из крепкой блестящей заграничной кожи. Он двигался ловко, уверенно и естественно. Грациозность его движений соответствовала одежде, которую он носил с легкостью фотомодели со страниц иностранных журналов, с бессознательностью пушного зверя, не думающего о своем роскошном мехе.

Девушка вызывающе посмотрела на молодого человека. В ответ Аео бросил на нее взгляд, в котором были выражены и приглашение, и насмешка, и нечто очень похожее на обещание. Затем он развернулся и направился к прилавку, девушка же не спеша вышла из магазина.

Продавец раболепно поклонился, опустив голову так низко, что его подбородок задел круг масла:

— Здравствуйте, Лев Сергеевич, здравствуйте.

Лео, стряхнув в стоящую на прилавке пустую консервную банку пепел с сигареты, спросил:

— Есть ли в кассе какие-нибудь деньги?

— Да, господин Лев Сергеевич, жаловаться не приходится, дела сегодня идут хорошо, и…

— Давай все сюда.

Продавец в нерешительности, перебирая кривыми пальцами, пробормотал:

— Но, господин, последний раз Карп Карпович сказал, что вы…

— Я сказал — давай все сюда.

— Хорошо, господин Лев Сергеевич.

Лео небрежно затолкал банкноты в бумажник. Затем вполголоса спросил:

— Прибыл вчера вечером груз?

Продавец утвердительно закивал, доверительно хихикая и подмигивая.

— Помалкивай, — сказал Лео, — и будь осторожен!

— А как же, конечно, господин Лев Сергеевич, конечно, вы же знаете, что я, если можно так выразиться, — сама осторожность. Карп Карпович знает, что он может полностью доверять старому верному слуге, который проработал при нем в течение…

— Ты бы мог хоть иногда пользоваться липкой бумагой для мух?

— Да, конечно, господин Лев Сергеевич, я…

— Я сегодня уже не вернусь. Закроешь магазин как обычно.

— Да, господин Лев Сергеевич. Всего доброго, господин Лев Сергеевич.

Ничего больше не говоря, Лео ушел.

На углу его поджидала девушка в голубой шляпке, украшенной бутафорскими вишенками. Она улыбнулась в надежде и нерешительности. После небольшого раздумья Лео тоже улыбнулся и зашагал прочь, от его улыбки щечки и носик под полями голубой шляпки вспыхнули румянцем. Девушка стояла и смотрела, как молодой человек вскочил в экипаж и исчез из виду.

Лео доехал до Александровского рынка. Он проскочил мимо раскинувшихся вдоль тротуара лотков с разным старьем, не обращая внимания на умоляющие взгляды торговцев. Остановился он у небольшого киоска, в витрине которого были выставлены самые дорогие фарфоровые вазы, мраморные часы, бронзовые подсвечники, попавшие на грязный, мрачный рынок из какого-нибудь разрушенного и разграбленного дворца.

— Я хотел бы купить у вас что-нибудь в качестве подарка, — бросил он продавцу, который уже подобострастно заюлил. — Свадебного подарка.

— Да? Очень хорошо, — принялся раскланиваться продавец. — Позвольте… для своей невесты, господин?

— Конечно же нет. Для моего друга.

Лео с беспристрастным высокомерием обвел взглядом великолепные и изысканные сокровища, которые должны бы были покоиться в музее на бархатных подушечках под стеклянными колпаками.

— Что-нибудь получше, — приказным тоном сказал он.

— Да, конечно, господин, — продолжал раскланиваться продавец, — что-нибудь прекрасное для любимого друга.

— Нет, для человека, которого я ненавижу. — Лео указал на голубую вазу с золотой инкрустацией, стоящую в углу. — Что это?

— А, это, господин! — Продавец в нерешительности потянулся за вазой, а затем медленно и осторожно перенес ее на прилавок; ее цена могла ошеломить даже покупателя в импортном пальто. — Это настоящий севрский фарфор, господин, — прошептал продавец, смахивая с вазы паутину и демонстрируя изящное фабричное клеймо у ее основания. — Великолепная вещь, господин, — продолжал он шепотом, — роскошная вещь.

— Я беру ее, — сказал Лео.

У продавца при виде бумажника в облаченных в перчатки руках покупателя, который даже не справился о цене, пересохло в горле, и он судорожно принялся трепать свой галстук.

* * *

— Товарищи, в этот мирный период построения государства рабочий класс является передовым ударным отрядом нашей революции. Образование широких масс рабочих и крестьян представляет в это историческое время задачу огромной важности. Мы, руководящие работники экскурсионных центров, являемся частью огромной мирной армии воспитателей и педагогов, вооруженных принципами практической методологии исторического материализма, соответствующих духу советской действительности, призванных…

Кира сидела в девятом ряду, на стуле, который грозил развалиться под ней в любую минуту. Собрание экскурсоводов подходило к концу. Люди вокруг Киры, устало опустив головы, украдкой посматривали на большие настенные часы, висевшие над головой выступающего. Кира еще пыталась вслушиваться; она внимательно следила за движением губ оратора, стараясь уловить каждое слово, сожалея о том, что он говорит недостаточно громко. Однако произносимая речь не могла заглушить голоса, которые крутились в ее памяти: первый — в телефонной трубке, в котором чувствовалась плохо скрываемая мольба: «Кира, почему мы с тобой так редко видимся?» и второй — высокомерный, раздающийся ночью в темноте ее комнаты: «Что ты скажешь насчет всех этих твоих визитов, Кира? Ты утверждала, что была вчера у Ирины. Но тебя у нее не было». Как долго она еще сможет продержаться таким образом? Она не видела Андрея уже три недели.

Вокруг Киры зашумели стулья, собрание закончилось. Она поспешно бежала вниз по лестнице.

— …Да, прекрасная речь, — ответила она на ходу одной из коллег. — Конечно, просвещение пролетариата — наша основная задача…

Это было легко. Это было легко после того, как она смогла, смотря прямо в глаза Лео, рассмеяться и сказать: «Лео, к чему все эти глупые вопросы? Ты что, не доверяешь мне?», а самой тем временем прикрывать на груди след от поцелуя Андрея.

Она примчалась домой. Посреди комнаты Мариши стояли два чемодана и плетеная корзина; зияли пустотой выдвинутые ящики шкафа, сорванные со стен плакаты были свалены в кучу на чемоданы. Мариши дома не было.