Раненый город - Иван Днестрянский

Настала вдруг такая тишь, что это кажется подозрительным. Когда не надо, чтобы мули стреляли, они тут как тут, палят во все стволы. А как нужно знать, где они и сколько их, как назло, ни гу-гу. Резко хлопают позади минометы. Фить-фить-фить-тр-рах! Мины обрушиваются за щербатый кинотеатр и вокруг укреппункта националов на Кавриаго. Да-да-да-да — вступает в дело крупнокалиберный пулемет. И в ответ: та-та-та! Дум-м!!!

— Давай!!!

Буквально подбрасываем пушку к пролому. Лишние тут же отбегают. Становимся в цепь. Готовлюсь подавать снаряды, которые позади меня из ящика достает Волынец. Ешкин Свет, сгорбившись, припал к прицелу.

— Заряжай! — орет Колос.

Подхватываю поданный Волынцом снаряд и сую его в огромные лапы Долбической Силы. Лязгают механизмы затвора.

— Огонь!

Оглушительно бахает. Орудие дергается назад. Бросаю взгляд на крышу напротив. Там нет уже каре мешков и балок. Они разлетаются в воздухе, и земляными вихрями, вырвавшимися из распоротой мешковины, цветет взрыв. Вражеская зенитка подлетает вверх и падает на край крыши. Свалится или нет?! Нет времени смотреть. Жестяным стуком отзывается под ногами выброшенная из затвора гильза.

— Снаряд!

Наконечник уже тычется мне в бедро. Хватаю снаряд и с разворота подаю его. И тут вижу, как зенитка падает вниз. Прекрасно! Пошла на металлолом! Снова лязгает затвор. Крутится штурвал, плавно опускается ствол.

— Огонь!

Ба-бах! В пустых окнах «шестерки» коротко вспыхивает яростный свет.

— Развернуть орудие!

Отскочив, помогаю переместить станину. Из окон «шестерки» тянет пыль и дым. Никто не стреляет в нас с ее этажей.

— Снаряд!

Выстрел.

— Попали!!!

— Три снаряда, беглым, огонь!!!

Как молот грохочут выстрелы орудия. Как робот дергаюсь влево-вправо, влево-вправо. Принимая последний снаряд, рука ощущает выемку подкалиберного боеприпаса. И тут же со свистом и стуком врываются в пролом пули. Сыплется штукатурка. Громкие, железные удары по щиту. Мули прочухались!

— Назад!

Отхлынул от механизмов расчет. Все вцепились в станины и тянем пушку назад. Те, кто во время стрельбы маялся на другой стороне дома, бегут помогать. Доля минуты — и мы у лестничного марша.

Гуп! Еле слышное за поднявшейся истеричной стрельбой движение воздуха. Швир-р-р… Это еще что такое?! Что-то вроде мины летит, но тяжелое, не батальонная восьмидесятка… Невольно оглядываясь, вижу, как двое новичков-ополченцев идут обратно к пролому, смотреть…

— Дебилы! Назад!!!

Послушно поворачивают оглобли, но не успевают. Удар! Такого еще не было: все здание содрогается, от пола, со стен и потолка — отовсюду взлетает пыль. И потолка вдруг нет. Вместо него белый свет. Все, уехали…

Очнулся. Руки онемели. Затылок дико болит. Пошевеливаюсь. Ух! Спина тоже. Где это я? Упал? Да, валяюсь на площадке между третьим и четвертым этажами. И сверху лежит пушка. Косо, поперек моей груди торчит ее станина. Не будь лестница такой узкой, она меня раздавила бы. Осторожно поворачиваю влево и вправо голову. Вроде нормально. Двигаю конечностями — не придавлены. Вылезаю из-под станины и, обхватив голову, сажусь на пол. Нет, точно, не ранен!

— Что с тобой?! — кидается ко мне Али-Паша. Голос у него какой-то тихий. Мотаю головой, а он выжидательно смотрит. Отвечаю, что все в порядке. Снизу на нас испытующе пялит буркалы Серж. После моего ответа его башка удовлетворенно скрывается.

— Санитара!

Кто кричит? Нет здесь санитара. Всегда раненых сами вытаскивали и сопровождали в медпункт… Коновалы там такие, что чем быстрее раненый пересечет Днестр, тем меньше шансов, что они его окончательно угробят. Справедливости ради надо сказать, что кроме местных врачей есть бригада московских врачей-добровольцев. Они молодцы. Но каков шанс, что к ним попадешь?

Кто ранен? Рывком поднимаюсь. Иду наверх. Там из потолка выбита плита перекрытия. В дыру, через которую ворвалась ударная волна, видно небо. Навстречу уже тащат пострадавших. Так и есть. Два воина, желавшие посмотреть в окно. Разбитые лица, кровь из ушей, подламывающиеся ноги. Контузия. Подхватываем их и помогаем переправить через орудие. Оно, упираясь в стены, лежит на боку стволом вниз. Из такого положения его можно попробовать стянуть еще ниже, что довольно легко нам и удается.

На третьем этаже Колос и Ешкин Свет испуганно проверяют свою технику. Через минуту их лица сияют улыбками. Обошлось! Механизмы не погнуты, и оптика целехонька! В момент попадания пушка была на самом краю. Съезжая вниз, она перевернулась, но не сразу, а как бы легла на бок. Повезло! Нужно быстрее спускаться на землю. Мулье из всех стволов обстреливает дом…

Оказав содействие в дальнейшей транспортировке артиллерии, отправляемся отдыхать. Пошатнувшиеся нервы надо залить изрядным количеством чего-нибудь. Али-Паша не против. На ходу спрашиваю его, из чего это по нам врезали.

— Полковые минометы калибра сто двадцать.

— Откуда? Да они же ни разу до этого не стреляли! Первым залпом — и по башке?! — удивляюсь я.

— Вот так и сразу, — отвечает Паша. — Не обнаруживая себя, пристрелялись из батальонных. Если знаешь, куда кладет мины батальонный миномет, легко рассчитать, куда при том же угле возвышения их кинет полковой. И наоборот, под какими углами они будут с разных точек бить в одно место. Для этого специальные таблицы есть. По нам, сразу видно, хорошие минометчики стреляли. Из четырех три попадания, причем два — чок в чок! Одна разнесла крышу, и в пролом тут же влетает другая!

— Вот оно что… — задумчиво произношу я.

— Чего приуныл, Эдик?! Молодцом! Кабы не ты, два балбеса лежали бы сейчас под той плитой сплющенные!

Прибыв в Тятин отель, ревизуем запасы спиртного и в два счета выпиваем их. Термоядерный коктейль из остатков водки и дешевого коньяка, влитых в котелок с эссенцией, не пьянит. Нервы все не отпускают. И Серж отсылает двух бойцов на завод. Но это долго и далеко. Десять минут спустя они с Жоржем не выдерживают и отправляются трусить соседей на спиртягу в долг. Возвращаются с двумя фляжками. Выпиваем их. Противный аромат дюшеса забивает нюх. Глотки жжет. Крепость градусов семьдесят, не меньше! И тут всех развозит.

Нас распирает от гордости за содеянное. Валяемся на грязных матрасах и несем чушь. В основном дифирамбы собственному геройству, да пьяные сетования на то, что не из чего по румынам еще круче вмочить. Титаны военной мысли вспоминают, какая прекрасная техника была у Советской армии. На это счет и я потрепаться могу, только где же она, эта техника? Вспоминаю лица контуженных, и настроение портится. На кой ляд нам сдался комплекс активной танковой защиты «Дрозд», когда ни одного нашего танка нет в округе? Это, конечно, здорово мечтать, как мы прем на танках в Кишинев, а летящие в нас снаряды и гранаты отбрасываются защитой, как дерьмо из дверей сортира веником. Но бесполезно…