Ад уже здесь - Сурен Цормудян

Шум толпы усиливался. За очередной дверью их ждал наполненный людьми огромный ангар. Николая посетило чувство дежа-вю. И вдруг он понял, что был в этом ангаре во сне. Вокруг огромная толпа. Много людей в форме НАТОвского образца. Много женщин. Среди толпы виднелись и подростки. Были женщины с грудными детьми на руках. Толпа была взвинчена. Она чего-то ждала. Свет в ангаре был приглушенным. В бордовых с синими лучах глаза людей неестественно блестели. Ежова два охранника отвели в другой конец зала. Двое других остались с Николаем. Они стояли позади всей толпы. У входа. Толпа вдруг принялась скандировать:

— Гау! Гау! Гау! Гау! Ти-тос Гау! Ти-тос Гау! — кто-то начал, и вся толпа подхватила как по команде. Их взоры устремились на трибуну, за которой висел бархатный занавес.

Васнецов разглядывал собравшихся женщин. Да. Было много молодых и красивых. Не обремененные тяжелым трудом, суровой необходимостью всех в их жестком постядерном мире, они похоже были довольны своей участью. Неужели они не задумывались над тем, какой у них тут статус? Неужели им нравилось быть вещами? Предметами потребления? Подстилками легионеров! А как же чувства? Любовь? Кажется, одна девушка не разделяет общего восторга. Она спокойно стояла спиной к Николаю и медленно раскачивалась, опустив голову. Как хотелось взглянуть в ее лицо. Но она стояла спиной. Всего в пяти шагах от него. Он попытался двинуться в ее сторону, но тяжелая рука охранника, тут же одернула его.

— Гау! Гау! Гау! Гау! Ти-тос Гау! Ти-тос Гау! — продолжала вопить толпа с еще большим нетерпением.

Напряжение толпы нарастало и Николай это чувствовал. Он понял, что такое профилактика. Здесь, в психическом поле всеобщего экстаза, после возбуждающих и интригующих плакатов с девицами терялась всякая возможность мыслить. Хотелось стать частью этой толпы. Хотелось единения с их миром, в котором если у тебя правильный череп, ты мог стать легионером, а если ты легионер, ты мог взять любую красотку…

— Чччееерт, — прорычал сквозь зубы Васнецов. Он вдруг почувствовал, как потакающие искушению желания безвозвратно провалились в бездну, и на их место встала твердая уверенность в том, что лучше всего убраться отсюда как можно скорее, вернуться к Старшине и убедить своих товарищей в том, что надо выжечь этот отвратительный легион ядерным ударом единственной бомбы. Хрен с ним, с ХАРПом. Может статься, что ему хватит пары гранат. А тут все надо испарить миллионоградусным огнем ядреного заряда.

Грохот торжественного марша, вырвавшийся из спрятанных в стенах динамиков, заглушил толпу. Люди вдруг перестали орать и взмахивать руками. Все приняли строевую стойку. Только та девушка, продолжала медленно качаться…

Марш стих, когда распахнулся бархатный занавес и на трибуне появился человек. И вдруг вся толпа буквально взорвалась истеричными воплями. У кого-то даже появились слезы. Но все испытывали восторг и истошно визжали, протягивая руки к этому человеку.

Он был уже не молод. Бледен. Невысок. Темноволос. Из под массивных надбровных дуг, смотрела пара немигающих глаз. Это Титос, и Николай в этом не сомневался.

Тиран медленно поднял руку, провел ею перед собой и вся толпа мгновенно замолкла. Воцарилась гробовая тишина. Титос окинул всех пристальным взглядом, глядя надменно, поверх голов.

— Вчера я говорил с одним старцем, — начал он вещать тихо и хрипло. Говорил он тихо, чтобы толпа прислушивалась. Это очевидно. Николай заметил как они, открыв рты, выжидающе и преданно смотрели на своего лидера. Все кроме той девушки… Казалось что ее вообще тут нет. Что ее только видит Николай, как некий, воспринимаемый лишь его воображением фантом. Более того, он вдруг стал отчетливо слышать далекий но нарастающий скрип качелей… Как давно он их не слышал…

— Славный старик, — продолжал размеренно и негромко говорить Титос, — Достойный экспонат нашего бесславного прошлого. Прошлого без будущего. Которое было для нас общим. Общим для нас. Прошлое, которое мы вынуждены были делить с недочеловеками и мразью. Старец спросил меня — отчего мы проклинаем свое прошлое? Отчего проклинаем ту страну и отреклись от своих имен? Отчего? — спросил он. Дети мои. Неужели среди вас есть еще люди, для которых ответ не очевиден? Неужели вы не чувствуете своим сердцем истину? Неужели не несем мы печать позора, оставленную этими безмозглыми пращурами? Каждый из нас чувствует боль за прошлое. Огромная страна, опоясанная смрадом, выдыхаемым бездарным и неполноценным населением. Страна вечных рабов, из поколения в поколение сменяющих своих хозяев-угнетателей, с благоговением смотрящих на своих насильников. Страна, в которой они были мусором. Расходным материалом бесконечных войн и интриг власть имущих. Где им, недочеловекам мнящим себя по дикому недоразумению великим народом, не принадлежало ничего. Это был их лес? Их реки? Их ресурсы? Их земля? Долго ли, безгранично ли они всем этим могли пользоваться? Всегда и все решала, всем распоряжалась группа сильных, пред которыми миллионы склоняли головы в покорности. Против которых тихо роптали, но которым громко рукоплескали. По прихоти которых, шли на смерть, гробили здоровье непосильным трудом за гроши. Их жизнями распоряжались немногие, как один пастух распоряжается шерстью и мясом стада овец. У них забирали все. Здоровье, свободу, личное время, жизни. И они послушно все отдавали. А взамен получали сказки о какой-то великой истории, в которой они достигали великих побед, поливая их всходы обильными реками крови своих предков. Они, погрязшие в никчемности, невежестве и пьянстве, мнили себя иными. Непохожими на других. Что у них свой, особенный путь и всю жизнь противостояли всему миру. Прогрессу. Свободе. Развитию. ВЫ!!! — заорал вдруг он, поразив контрастом между тихим размеренным монологом и эти воплем, — Вы другие! Вы новые! Вы — первое поколение сверхлюдей! Первый шаг миллионокилометровго пути в бесконечность! Разве вы не хотите растереть каблуком кованых сапог легионера эту грязь, что была якобы вашей историей?! Разве вы хотите носить имена недочеловеков и рабов?! Я НЕ СЛЫШУ!!!

— Не-е-ет!!! — заорала толпа в один голос.

— Не-е-ет!!! — Вторил толпе Титос, — Вы иные! Избранные! Анафема лжи и раболепию! Они мусор! Их история — помои! Даже сейчас, те из них, кто выжил подобно крысам, жаждут тирана, ибо неспособны они быть свободными! И преклоняются они в своем мазохистском безволии тирану Старшине! И так было всегда! От начала их времен, когда они — дикие варвары, неспособны были ни к чему созидательному, не способны были к стремлению получить свободу и демократию! Неспособны были к культуре! Они призвали княжить над ними заморских нордических разбойников! Тех, кто даже в своем варварстве тех времен превосходили этих рабов! Так к чему нам нужна их история и их имена!..

Титос неистовствовал. Он уже не говорил спокойно, а орал как одержимый, обильно жестикулируя и то и дело, закидывая голову. Толпа, которую казалось уже невозможно взвинтить еще больше, продолжала заводиться. Васнецову было страшно. Он не чувствовал угрозы от людей, предпочитая думать что он один может сам представлять для них угрозу, но он боялся абсурдности их мышления. Ему было страшно от их безумия. От их предательства своей крови и наследия предков. От того как они растоптали своих родителей и свою родину. От того что они все охотно превратились в дикую биомассу, слепо принимающую на веру все то безумие и чудовищное лицемерие, которое вещал им этот дьявол в человеческом обличии. Пугал их фанатизм. Их наркотический экстаз от всего того извращения, которое представляло их общество и их идеология. Но почему вся эта толпа слепо верит всему, что говорит этот безумец?…