Солнечная буря - Стивен Бакстер

— Бад, я рада, что вы здесь, — сказала Бисеза. — Вы слышали? Майра объявила, что собирается податься в астронавтику. Я очень надеялась, что вы с ней перемолвитесь словечком.

— Чтобы ее воодушевить?

— Чтобы ее отговорить от этого! Мне и без того волнений хватает, а тут еще придется переживать, когда ее будут отправлять туда….

Бад положил Бисезе на плечо свою крепкую руку, исполосованную шрамами.

— Я так думаю, что она поступит по-своему, что бы мы ей ни говорили. Но я буду за ней приглядывать.

Михаил оперся на трость и склонился к Бисезе.

— Но непременно скажите ей, чтобы не пренебрегала физическими упражнениями, — поглядите, что стало со мной!

Шиобэн многозначительно глянула на Бисезу, и Бисеза поняла ее. Михаил явно ничего не знал о том, что Бад болен раком, доставшимся ему «в подарок» от солнечной бури. Бисеза считала, что судьба слишком жестоко обошлась с Бадом и Шиобэн, дав им так мало времени пожить вместе — даже при том, что, как она понимала, болезнь Бада примирила их после печальной размолвки в тяжелые дни перед бурей.

Порхая, как мотылек, вернулась Майра. Теперь она держала Юджина за руку.

— Мам, ты только представь себе… Юджин и вправду работает над тем, как управлять погодой!

На самом деле Бисеза об этом проекте знала мало. Это была самая последняя из целого спектра восстановительных инициатив после солнечной бури — и даже не самая амбициозная. А сейчас человечеству более всего были необходимы амбиции.

Девяносто процентов населения Земли после солнечной бури осталось в живых. Девяносто процентов: это означало, что миллиард человек погибли. Миллиард душ. Но конечно, все могло быть намного хуже.

Но планета Земля пережила сокрушительный удар. Опустели океаны, высохли материки, произведения рук человеческих превратились в руины. Пищевые цепочки прервались как в море, так и на суше, и, хотя были предприняты отчаянные попытки добиться того, чтобы как можно меньше видов исчезло полностью, общее число живых существ на планете катастрофически уменьшилось.

В первые дни после катаклизма заботились, первым делом, о том, чтобы дать людям кров и накормить их. До какой-то степени власти оказались к этому готовы, и героические усилия, направленные на сохранение адекватного водоснабжения и соблюдение санитарных норм, помогли не вспыхнуть эпидемиям. Но запасы продовольствия, приготовленные перед бурей, очень быстро закончились.

Месяцы сразу после бури, посвященные попыткам вырастить и сберечь первые урожаи, были ужасным, изнурительным временем. Помимо всего прочего, огромные сложности возникали из-за того, что в почве засели вредные продукты радиации, упрямо проникавшие в пищу. А при том, сколько энергии вылилось в природные системы планеты, при том, что атмосферу и океаны взболтало и перемешало, как горячую и холодную воду в кране, климат на протяжении первого года был просто кошмарным. В исстрадавшемся Лондоне в какой-то момент эвакуировали людей с берегов Темзы, которая разливалась все сильнее, в палаточные городки, поспешно выстроенные в областях Саут-Даунс и Чилтернс.

Поскольку в Северном полушарии солнечная буря пришлась на весну, там континенты пострадали сильнее всего. В Северной Америке, Европе и Азии сельскохозяйственную экономику как корова языком слизала. Южные континенты, более быстро восстанавливавшиеся на протяжении того странного времени года, которое наступило сразу после бури, возглавили возрождение. Африка превратилась в «житницу» для всего мира — и люди с острым ощущением истории отмечали справедливость того, что Африка — материк, на котором зародилось человечество, — теперь протягивает руку помощи более молодым землям во время беды.

Тут и там начинался голод, возникали очаги напряженности и противостояния, но самые страшные прогнозы, высказывавшиеся перед бурей, — относительно оппортунистических войн из-за несогласия во взглядах на жизнь, не сбылись. По всему миру люди благородно делились друг с другом. Некоторые умники, правда, начали рассуждать о долгосрочных сдвигах в геополитической власти.

Как только кризис первого года был пережит, началось осуществление более амбициозных восстановительных программ. Были приняты активные меры для ускорения заживления озонового слоя, для очистки воздуха от самых страшных примесей, оставшихся после солнечной бури. Начали высаживать быстрорастущие деревья и травы, закрепляющие почву, в океаны сбрасывали соединения железа, стимулирующие рост планктона и мелкой живности, находящейся в основании океанических пищевых цепочек. Тем самым планировалось ускорить восстановление биомассы в морях. На Земле вдруг появилось огромное количество инженеров.

Бисеза еще помнила пылкие споры во время смены столетий насчет подобной «геоинженерии» — а ведь эти споры велись задолго до того, как кто-либо услышал о солнечной буре. Не аморально ли обрушиваться на окружающую среду со столь массированными инженерными инициативами? На планете, где так тесно переплелись биологическая жизнь и воздух, вода и камни, возможно ли было хотя бы предсказать последствия наших действий?

Теперь ситуация изменилась. Сразу после солнечной бури, для того, чтобы не угасла надежда сохранить жизнь по-прежнему многочисленному населению Земли, выбирать не приходилось. Надо было попытаться заново выстроить живую Землю — и теперь, к счастью, у людей стало больше мудрости в том, как это сделать.

Упорная исследовательская работа на протяжении десятков лет дала результат — более глубокое понимание экологических процессов. Даже маленькая, ограниченная, изолированная экосистема оказывалась необычайно сложной, наделенной хитросплетениями энергетических потоков и взаимозависимостей, ответов на вопросы, кто кого ест, — и все это выглядело настолько сложно, что могло завести в тупик даже искушенный математический ум. Мало того, экология представляла собой системы, наделенные внутренней хаотичностью. Однако, к счастью, человеческий разум, поддерживаемый электронной техникой, развился до такой степени, что теперь мог разгадывать и самые сложные тайны природы. Хаосом стало можно управлять: просто для этого требовалось упорно обрабатывать данные.

Общее управление грандиозным глобальным проектом восстановления экологии было передано в метафорические руки Фалеса — единственного из трех гигантских искусственных интеллектов, который уцелел после солнечной бури. Бисеза не сомневалась в том, что экология, которую строил Фалес, окажется выносливой и будет существовать долго — и пусть при этом она будет не совсем естественной. Конечно, на это уйдут десятки лет, и даже тогда биосфера Земли восстановит только долю того разнообразия и сложности, которые некогда были ей присущи. Но Бисеза надеялась, что она доживет до того дня, когда откроются «Ковчеги», когда слонов, львов и шимпанзе выпустят на волю и они окажутся посреди некоего подобия тех природных условий, в которых когда-то обитали.

Но из всех грандиозных восстановительных проектов самым амбициозным и противоречивым было укрощение погоды.

Первые попытки управления погодой — в частности, попытки военщины США вызывать разрушительные грозы с ливнями над Северным Вьетнамом и Лаосом в семидесятые годы двадцатого века — базировались на невежестве и были очень грубыми. Нужен был более тонкий подход.