Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни - Джим Батчер

Я поперхнулся. Единственное, что не подлежит сомнению в сидхе, – это то, что они, будь то Летние или Зимние, не могут сознательно солгать. Они просто физически на это не способны. Из этого вовсе не следует, что они не могут обманывать, более того, по части обмана они великие мастера. Однако они не могут прямо произносить слова, которые были бы неправдой.

Из чего следовало, что – если источники информации заслуживали доверия – круг потенциальных подозреваемых можно сократить более чем на шесть миллиардов. А источники информации, которой пользовалась Леа, как правило, доверия заслуживали.

Леа кивнула мне – так легонько, что, возможно, это мне просто показалось.

– Вторая правда – это то, что твое убийство – всего лишь одно из тысяч, лежащих на совести твоего убийцы.

В это я тоже поверил, попробовав обмозговать с разных сторон. Среди моих знакомых есть люди и другие создания, готовые убить не моргнув глазом, однако таких, что проделали это тысячекратно, кот наплакал. Лучшие снайперы мировых войн записали в свой актив по нескольку сотен уничтоженных врагов. Серийные убийцы, орудовавшие на протяжении нескольких десятилетий, – и того меньше. Однако сверхъестественные хищники, особенно древние, на протяжении столетий могут оперировать и четырехзначным количеством жертв.

Кстати, я делал все, что в моих силах, чтобы число таких хищников сократилось. Да, круг подозреваемых стремительно сужался.

– И последняя истина, – продолжала Леа, которая сразу показалась ужасно усталой. – Твой убийца действовал лишь по наущению другого – куда более могущественного и опасного, чем он сам.

«Он». Мужского рода. Значит, как ни крути, круг подозреваемых сужается ровно вдвое.

А это значит…

Это значит, что, кроме того перца, что меня грохнул, мне надо остерегаться еще и его босса.

М-да, лучше не бывает.

– Более этого я тебе поведать не могу, крестник, – вздохнула Леа.

– ТЫ И ТАК СКАЗАЛА СЛИШКОМ МНОГО.

Леа подняла руку, словно прикрывая лицо от порыва ветра, и нахмурилась, глядя в направлении Вечной Тишины.

– Твои познания о мире смертных ограниченны. Дело сделано. И прекрати свои завывания. – Леа снова склонила голову набок, помолчала немного, потом выпрямила спину и добавила без особого энтузиазма: – Пожалуйста.

Безмолвная фигура перевела взгляд с крестной на меня, и, хотя легких, в которые она могла бы набрать воздуха, у нее не имелось по определению, я каким-то образом ощутил, что она собирается заговорить.

– Знаю, – поспешно произнес я. – Знаю, знаю. Мой путь. Совершенно не обязательно выносить мне мозги, повторяя это еще раз.

Вечной Тишине это, похоже, не очень понравилось. Я ощутил нечто такое… что вполне могло бы сойти за недовольное ворчание. А потом статуя повернулась и скрылась из виду.

– Ф-фух, – выдохнул я, выждав несколько секунд, чтобы она отошла подальше. – Что это, черт подери, вообще такое было?

– Глашатаи, – пробормотала Леанансидхе едва слышно. – Вечно глашатаи. И знак почтения.

– Что?

Она посмотрела на меня в упор, и мне показалось, что она говорит что-то, имеющее какое-то особенное значение.

– Глашатаи, дитя мое. Те, кто вещает от лица другого, не имеющего возможности здесь присутствовать. Так же как я долгие годы служила глашатаем моей королевы, а случалось – она моим. – Леа покачала головой. – Мне пора, дитя мое.

– Подождите.

Я поднял руку, чтобы дотронуться до ее ноги.

Моя призрачная плоть не прошла сквозь нее. Рука не ощутила ничего, кроме странного сопротивления движению. Я не проник в нее, как это произошло с Молли или Морти. Я удивленно заморгал.

– Я принадлежу к двум мирам, – слегка нетерпеливо пояснила она, очевидно услышав мои мысли, впрочем не в первый раз. – Естественно, на ощупь я не похожа на смертную плоть.

– А… – пробормотал я. – Эм… Послушайте, я просто хочу… мне нужно быть уверенным, что вы заботитесь о Молли.

Она склонила голову набок и некоторое время молча смотрела на меня.

– Но… детка… В твои обязанности вовсе не входила забота о молодой женщине.

– Еще как входила! – возразил я. – Она была моей ученицей.

– Разумеется. Но ты обязался обучать ее, но не заботиться о ней. Дитя мое, ты что, вообще не понял цели наших с ней занятий?

Я открыл рот, подумал и снова закрыл.

– Не исключено. А что должно было произойти?

– Тебе полагалось бы научить ее заботиться о себе, – заявила Леа как о само собой разумеющемся факте. – То, что тебе не удалось этого сделать… – Она нахмурилась. – Признаю, у меня весьма ограниченные представления о том, что вы считаете добром и злом. В эмпирических ситуациях разница между этими понятиями представляется мне чисто семантической. И все же мне кажется, то, что ты был с ней мягок, не принесло ей особого добра.

На мгновение мой взгляд встретился с бесстрастным взглядом сидхе, потом я опустил глаза:

– Возможно, вы и правы.

– Я ведь очень стара, дитя мое. В большинстве случаев на мой опыт можно положиться. – Она сморщила нос, потом нагнулась и повелительным жестом потрепала меня по руке. – А теперь вот что. Послушайся совета милой статуи. И постарайся уничтожить любого, кто попробует причинить тебе вред. В конце концов, смерть должна быть обучающим опытом, иначе какой в ней смысл?

Что-то в словах моей крестной зацепило одну из немногих продолжавших функционировать у меня в мозгу клеток, и меня вдруг осенило.

– Вот оно! – выпалил я. – Вот как одолеть Собирателя Трупов!

Леа склонила голову набок, внимательно посмотрела на меня и с понимающей улыбкой кивнула:

– А-а-а! Если ты сможешь это сделать.

Я судорожно сглотнул:

– Угу.

– Интересно, – пробормотала она. – Если тебе удастся с ними совладать… В некотором роде они – сила, потенциально смертоносная даже для того, кто ими владеет. Взрывоопасная. Очень, кстати, в твоем духе. Блистательно!

Она сделала несколько замысловатых движений пальцами и исчезла.

Исчезла, оставив меня в могиле наедине с моими мыслями.

Я снова привалился к откосу, но ложиться на дно не стал. Вместо этого я думал о Молли и о том, во что она превратилась.

Вина за это во многом лежала на мне.

Первой мыслью, что пришла мне в голову, было: «Я не имел права брать ее с собой в Чичен-Ицу».

Это я затащил ее на главное сражение моей жизни – на битву с Красной Коллегией за жизнь моей дочери. А ведь я не имел права подвергать ее такой опасности. Из всех чародеев она принадлежала к той их категории, которая отличается особой чувствительностью, предельной хрупкостью магических чувств, настроенных на тончайшие проявления нашего искусства. Или, выражаясь моим сленгом, она обладала огромными, как у слоненка Дамбо, ушами, особо восприимчивыми к