Француженки не играют по правилам - Лора Флоранд

Саммер затихла. На экране появилась фотография, на которой Саммер смеялась, глядя на какого-то усмехающегося гиганта с черными волосами, фунтов на сто тяжелее Люка, и только часть из них была мышцами, но ревность и ненависть все равно вспыхнули в Люке. Был ли этот парень одним из тех, кто мог сделать ее счастливой?

Нетребовательный, покладистый. Воспитанный в счастливой семье и знающий, когда нужно обнять Саммер. Умеющий говорить так, чтобы не причинить ей боль. Не нуждающийся в практике.

– Ты не можешь оставаться здесь, – сказал Люк и понял, что так и есть. Она не могла остаться. Отель в Париже убивал ее. Она уже нашла свои собственные тепло и счастье, и никто, даже он, не должен красть их у нее. – Я хочу, чтобы ты вернулась на свой остров.

Она немного качнулась, будто он толкнул ее.

– Но я думала…

– Все в порядке, Саммер. – Он едва мог говорить. У него не хватало духа. Но он запер боль внутри, использовав опыт, полученный в метро за годы борьбы с оскорблениями, голодом и тоской. Запер боль накрепко. Так, чтобы никто не мог ее увидеть. – Я сильный. Не беспокойся обо мне.

Ее загар исчез, и она стояла мертвецки бледная. Весь ее свет иссяк. Да, он ранил ее. Она не покинула бы его так просто. Но покинула бы все равно.

– Но кто… – Она запнулась. – Ты есть будешь?

Она должна просто уйти. Сейчас же. Долго он не продержится.

– Саммер, я могу сам позаботиться о себе.

Но мне понравилось, когда обо мне заботятся.

Она была ошеломлена и сбита с толку. Проведя рукой по лицу, она охватила себя за плечи.

– Твои… твои плечи становятся так напряжены. Разве тебе не нуж…

Если бы она закончила предложение словами «нужна я», он бы опять раскололся на миллион кусочков. И на сей раз он не думал, что эти его части будут счастливо летать на краю вселенной.

– В косметическом салоне отеля прекрасно делают массаж, Саммер.

– О.

Она отшатнулась. Если бы она сейчас повторила то, что он сказал ей в ванне о том, как ему нужно, чтобы она была беспомощной в его руках, то Люк сломал бы один из этих гребаных стульев в стиле ар-деко.

Но она не сказала ничего. Раненое выражение исчезло с ее лица, сменившись… ничем.

И затем она улыбнулась ему. Теплой, щедрой, слепой улыбкой, будто погладила его по голове.

– О, тогда ладно. Ну… если когда-либо захочешь отдохнуть в тропиках, я думаю, что…

Эта улыбка оказалась последней каплей.

После всего, что он сделал, после того, как лез из кожи вон, как излил ей душу – эта ее улыбка раскромсала его. Он терял рассудок, ему хотелось раскромсать ее взамен. Он должен уйти, чтобы этого не случилось. А может, чтобы сильнее всего ранить ее – ведь он знал, как на нее подействует его уход.

Люк повернулся и вышел.

Чтобы вернуться к своей работе.

К городу, который он заставил любить себя.

К тому, чем он мог управлять.

Дурак ты, этот город не любит тебя. Этот город отсасывает у тебя. А это не одно и то же.

Утром Саммер вышла из отеля на морозный свежий воздух. Было еще рано, но солнце уже заливало фасад роскошного здания семнадцатого столетия. О своем решении она не сказала ни родителям, ни директору отеля. Ему она отправит эсэмэску из аэропорта. Подъехал лимузин отеля. Теперь Саммер могла скрыться в глубинах этой машины, не испытывая никакой потребности в общении ни с кем, кто мог бы вытянуть ее из тупой, не поддающейся определению боли.

Два швейцара, не отводя от нее взгляда, задержали какого-то мужчину. На полпути к лимузину она оглянулась и на секунду задержалась, ожидая увидеть, как Люк выбегает из отеля, чтобы схватить ее в охапку и сказать, что был не в своем уме и она ему очень нужна, очень.

Но Люк работал. И хотя слухи о ее отъезде должны были дойти до него, он не появился. Саммер, наполовину скрытая дверью лимузина, боролась с желанием рухнуть на колени и сжаться в комочек. Она распахнула дверь лимузина, борясь с желанием остаться. Нет, ей надо выбраться отсюда и уехать туда, где люди не могут причинить ей столько боли.

Мужчина, которого удерживали швейцары, на мгновение встретился с ней взглядом. В его очень темных глазах мерцал огонь, выдавая упрямую страсть. Выражение старого лица было дерзким, несмирившимся, но была в нем и горькая безучастность. Прямые плечи и сердито выдвинутая челюсть. Очень поношенная одежда, глубокие морщины вокруг глаз.

– Вы могли бы по крайней мере сказать ему, – враждебно сказал он швейцарам. – Скажите ему, что пришел Марко. Хотя бы спросите его.

Саммер медленно выпрямилась и отошла от лимузина.

– Сказать кому?

Один из швейцаров загородил ее от Марко, будто тот представлял собой угрозу.

– Это просто цыган, мадемуазель. Простите.

Она отошла в сторону.

– Сказать кому? – повторила она.

– Месье Леруа, – тихо ответил другой швейцар и покачал головой.

Саммер почувствовала удар в сердце, будто оно было не ее, а кого-то другого. Она проскользнула между швейцарами к темноглазому мужчине, и ее рука инстинктивно скользнула ему на локоть. Он посмотрел на ее руку так, будто это был кнут. Такая же настороженность, такие же горящие глаза, только немного тусклее. У этого мужчины не было ни совершенства брони Люка, ни его энергии.

Она сделала глубокий вдох, который прорезал ее, и повернулась.

– Пожалуйста, пойдите скажите месье Леруа, что я спросила, не сможет ли он… – Что она могла сказать, чтобы защитить личную жизнь Люка? Чтобы не переполошить весь отель из-за того, что пришел его родной отец? Но нельзя же не предупредить его? – Пожалуйста, просто передайте ему то, о чем просит этот человек, что здесь есть некий Марко, которому надо повидаться с ним. Месье, – она снова коснулась руки Марко, но очень легко остановила себя в последнюю секунду. – Пожалуйста, подождите его внутри.

Она провела Марко в один из маленьких конференц-залов и увидела его глаза, когда он разглядывал роскошь золота, мрамора и полированных деревянных столов. Шок, зависть, жадность, негодование… голод. Возможно, даже сбитая с толку, ошеломленная гордость.

Ее сердце болело так ужасно, что просто не могло быть ее сердцем. Каким-то образом Люк вошел в ее тело там, где оно находится.

Она так сильно страдала, ожидая Люка, что едва не забыла, как легко он низвел ее до… до нуля, до пустого места. Которое, конечно, не могло быть ему нужно.