Инструкция к человеку - Ева Чурсина

Через некоторую паузы, он ответил

— Мм…Да, конечно, заезжай, поговорим. У тебя что-нибудь случилось? — с некоторым волнением в голосе спросил он.

— А…, да, нет! Всё хорошо, просто не виделись давно, я подумала, может нам встретиться?

— Да, да! Давай приезжай, поболтаем, посидим. Я как раз дома, почему бы и нет. — в голосе звучал дружеский тон, приятный, родной, одобрительный приятный голос, внушающий уверенность, как раньше.

— Хорошо, в течение часа приеду. Жди.

И пока она ехала, она даже не понимала, и не могла объяснить самой себе, почему ей снова хочется к нему приехать, в этот огромный дом, где так много живет напрасных воспоминаний, счастливых, безмятежных и тяжелых, острых и до глубины души, больных.

Удивительно, она пыталась вспомнить, сколько лет они знакомы, кажется больше десяти, это точно, но на их восприятия и отношения друг к другу время практически не влияло. Ей даже не было понятно, что их связывает всё это время, они просто встречались периодически вне всяких обязательств и вне определений, которыми сопровождаются обычно, устойчивые связи мужчины и женщины. Между ними было нечто другое, то, что просто невозможно как-либо назвать. И вообще само по себе не имело никакого значения.

Дом был уже другой. Нет, в нем всё было прежним, как будто бы внешне снаружи. Те же витражные огромные стекла, в прихожей, главного входа, цвет стен, та же мебель, стояла на тех же самых местах, но было ощущение, что изменилась душа у этого дома. Она уже не была той уникальной, возвышенной, как прежде, атмосфера тоже же самого красивого богатого дома, стала пустой, и продажной, как девица легкого поведения, дорогого элитного вида.

Она проходила в дом, и старалась понять, что с ним было не так. Первое что смущало это запах, смесь впитавшихся сигарет и чего-то неузнаваемо странного, чужого, какой-то затхлости, не похожую на сырость. Какой-то человеческой пошлости, запах, разврата. Наверное так пахнет в публичных домах, которым и стал, этот белоснежный шикарных, каменный красавчик.

В последний раз Сашу она видела тоже другим, обычно он был напыщенно уверенным в себе, когда-то давно успешным бизнесменом, которому было всё на свете по плечу. А потом с ним случился весь этот кошмарный провал, и вспоминать не хотелось, когда он стоял в одном шаге от полной нищеты, но всё же выбрался, и казался в какой-то момент бессмертным и не убиваемым, силой которого можно не только восхищаться, но и подчас ужаснуться. Она видела его всяким. И теперь он изменился.

Он приобнял её, как только встретил, открывая ей входные ворота, приглашая в свой дом. Он был рад ей, это чувствовалось и по поведению и по голосу. Она тоже была счастлива, что снова приехала сюда к нему, никогда не забывая про осторожность, переступая порог этого дома, похожую на ощущение, входят в клетку смертельно опасного хищника. Никогда не знаешь, чем это закончится.

Проходили годы, мало того, между их встречами проходило много лет, он никогда не интересовался подробностями её личной жизни, это закрытая тем для обоих. Здесь, в этом пространстве, на этой территории он воспринимал её своей, и это не обсуждалось.

Они разговаривали на разные темы, иногда чувствуя себя на равных, права такое бывало редко, когда ему нужен был её совет, чаще он ставил себя выше и в разговорах относился свысока ко многим её суждениях, придавая своим словам дополнительного веса и надежности. За этим ощущением, наверное, она и приезжала к нему.

Вновь в нем появилась прежняя сила и уверенность в себе, её это радовала, он как будто ожил, после тех последних страшных событий.

Когда они зашли, уселись на зеленый диван, как это было всегда, она как кошка, обычно устраивалась возле него, облокачиваясь на него одним боком, полу лежа, сливалась с настроением, и пристраивалась к тому эмоциональному фону, который создавался в тот момент Сашей, здесь он был главным всегда. Мог приобнять ее, словно обиженного маленького ребенка, совсем недолго или вскакивал внезапно резко с дивана, взволнованно и нервно начиная ходить по комнате, зависимо от настроения. Он не всегда был таким грубым, больше всё-таки он любил нежности, это могло длиться долгими часами и ночами напролет, никто не был, так как он ласков с ней.

Не известно, что напало на него в тот вечер, но он был в дурном настроении. Ворчал, ругался, рассказывая, как он недоволен тем что, происходило в его доме теперь. Он сдавал его, превратив в гостиницу, всяким богатым компаниям, часто молодых обеспеченных людей, жалуясь на их хамское поведение. Он негодовал, какая на его взгляд была невоспитанная нынешняя молодёжь, которая цинично относилась к любым ценностям, и ни во что не ставило мнение старшего поколение. Его просто несло от возмущения и ненависти во все тяжкие, и он всё это выливал, всю свою накопившуюся боль из растерзанной потрёпанной души на неё, ожидая привычного утешения. Она старалась как могла, хоть чем то ему помочь, хотя бы успокоить и сменить тему, на благоприятную, чтобы попасть в другую атмосферу, нежности и теплоты, которая необходима была ей как воздух.

Высушив, весь этот поток, который невозможно было остановить, она стала рассказывать о себе, о том, что произошло с ней за эти годы, за эти несколько лет, которые они не встречались, совсем не вспоминая друг друга. Конечно это не совсем так, она думала о нем наедине, и это происходило не редко, наоборот. Ведь это он помог ей получить профессию, это благодаря ему она стала теперь такой успешной, и с легкостью занималась бухгалтерией десятка фирм. Если бы не он тогда, если бы он не взялся обучить её профессии и не устроил в свою фирму, что бы с ней стало теперь, и она думала об этом с благодарность каждый раз.

Надо было об этом поблагодарить его и теперь. Её слова подействовали на него сентиментально искренне, что он весь сжался от волнения, не ожидая благодарности, в своей памяти прекрасно зная поведения другого себя, того, чье чувство вины, не оставляло в покое, за некоторую несдержанность, вспышки гнева, не раз причиняющие этой девушки настоящую боль, и он понимал это. В эту минуту одна чаша весов переполнила другую, в лучшую сторону, и надо было продолжать добавлять теплоты и нежности к этому весу, больше и больше.

Никогда она не признавалась ему, о том что написала стихов, столько, что их хватило на издание печатного сборника, и теперь об этом впервые рассказала.

«В моих